Читаем без скачивания Славгород - Софа Вернер
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Последняя капля для Ильяны.
Глава тридцать шестая
Альберту интересно и познавательно участвовать в современных оппозиционных течениях, но отказываться от приглашений на званые вечера ему нельзя. В первую очередь это невежливо. Его отец когда-то был председателем и открывал торжественными речами эти особенные собрания, в то время как Харитонов-младший, чуть растерявший лоск и блеск могущественной семьи, приходит на эти вечера только послушать и поглядеть.
К тому же Ильяна не соизволила уведомить его о своем мероприятии – об этом Альберту любезно сообщила Галия во внезапном телефонном звонке, а после спросила только про симптомы диабета и пропала. Картонку с выведенной тушью надписью «Уважаемый А…» посыльный мальчик-хорт приносит стабильно, каждое пятнадцатое число месяца. Выбор развлечения на вечер оказался очевидным, – Ильянино собрание состоялось вчера, но он его пропустил: занялся очередной научной статьей, словно это был его выбор. Поэтому к приглашению на светский раут силы он сэкономил.
– Ирина, ну какой жилет! – Чуть изнывая от излишней заботы, Альберт всплескивает руками. – Там собираются современные мужчины, они не носят галстуки и жилеты. Черного костюма достаточно.
– Алик, но так слишком мрачно, – вступает в спор бывшая нянька, чуть нарушая границу дозволенного. Она ловит строгий взгляд глубоких черных глаз и наконец кивает. – Я отпарю, мой хороший. Уже поставила утюг…
И она торопливо поправляет передник, начинает хлопотать о вещах и вслух шепчет последовательность действий, боясь что-то упустить.
– Ирина. – Альберт останавливает ее в дверях, она оборачивается и больше не выглядит заботливой бабушкой. Ее серая морщинистая кожа обвисла, губы опустились вниз в не-улыбке. – Ты устала? Честно скажи.
– Я? – Она насильно обнажает зубы в улыбке. В ней еле-еле тлеет уголек остатков безусловной материнской любви. Этой ночью ей предстоит отпустить Альберта уже насовсем. – Да, дорогой. Устала.
Альберт ждет другой ответ – «Нет, конечно, нет! Ты что!» – и готовится ему противоречить. Однако такое смелое согласие выбивает его из спора. Он молчит, и Ирина спокойно уходит заниматься своими привычными делами, без которых она не живет, не жила бы и не сможет жить.
Милосердное освобождение уничтожит ее, ровно так же, как Альберта, если тот останется без науки. Он разочарованно смотрит на стопку книг и пособий: новая «толстая» редакция научного журнала институтских исследований, недочитанные атласы биологии нав, новое исследование, доказывающее особое строение гортани у керастов – и это надо же было найти добровольцев для таких обширных выводов! – но весь этот прогресс вызывает у Харитонова только тошноту и неприятие. Разве это наука?
Пока он сидит на кровати, уперев локти в колени и спрятав в ладонях лицо, Ирина тихо оставляет готовый костюм и одним лишь вздохом добродушно желает пойти на встречу и отвлечься. Среди своих Альберт за целую жизнь не смог завести друзей. Он водит знакомства и иногда даже приятельствует с кем-то из «дозволенного» круга. В детстве к нему приводили обязательных правильных друзей – кто-то из них сейчас возглавляет кафедры в институте, кто-то заседает в тесных правительственных кабинетах. На первых порах, стараясь отличником выделиться на глазах у молодежи РЁВ-Волны, он часто хвастался этими бесполезными связями, но никто так и не попросил его поскорее обратиться к приятелю-секретарю мэра или к профессору кафедры «зверских» наук. Они – отделившиеся от остальных, сделавшие себя выше, задравшие нос – теперь никому не нужны.
Метка Альберта проставлена на внутренней части бедра – маленькая тусклая синяя буква В и число 198. Всего двести номерков отдано для высокопоставленных вирий, которых система благодарит за вклад в городское устройство. Альберт мог бы замаскировать эту постыдную деталь, однако комично боится иголок – многие в Славгороде прибегают к ним, чтобы чернилами перебить одну метку другой.
Каждый гибрид получает эту метку в разумеющемся возрасте: Альберт удостоился своего отличительного номера после феноменальной защиты диссертации – «Физический способ удушающего воздействия как психический триггер к совершенствованию особых навыков псовых гибридов», как не изменяет память (а она у него совершенная). Лишь спустя годы он понял, что впопыхах набитая ссыльным маргинального вида татуировка – такое же нововведение, как и его собственная методика, только уже от защищавших социологические диссертации гуманитариев. Мол, всему нужна статистика и счет, и Славгород не исключение.
Социологи своими исследованиями убедили исправительную систему обеспечить местом жительства пожизненных трудопоселенцев в девяностых годах, смертную казнь отменили после смены власти в центральных частях страны; других уже в течение десятка лет досылали для количества. Город нуждался в жителях, но заманить сюда элиту не так-то просто; хвастаться тут не перед кем, почти никто не ровня. Вот почему – если и костюм, то без бахвальства галстуком, запонками и карманным платком. Вот почему.
* * *
К своему стыду, так и не научившийся водить Альберт берет слегка прокуренное такси, но успокаивает себя, что копейка, переданная из рук в руки, поможет прокормить сегодня какую-то семью с какими-то детьми. Сам он осуждает продолжение рода без достатка и крова, но старается никого этим непрошеным мнением не оскорблять.
В машине звенит и трещит каждый возможный болт. Отечественный автопром не смущает Альберта, но высокоподнятые от тесных сидений колени принимаются ныть. А вместе с тем собственная тревога пульсирует в миндалевидном теле: «Не надо мне ехать! Зачем я еду!» – и таксист, чувствуя напряжение, на светофоре со скрипом тормозит.
– Вот собаки… – ругается водитель на перекрытую дорогу, а за перекрытием во мраке тянется какое-то подобие военной техники. Альберт только через мгновение замечает очертания перевозок – стальных коробок с решетчатыми окнами вверху, и полосы на них новомодные, на белом синие. Эти машины похожи на катафалки без трупов, но самое главное – это пока, пока они без трупов.
Усатый мужчина средних лет, трясущий головой в кепке в такт кассете, прокручивающей шлягер тридцатилетней давности, емко, невпопад комментирует провисшую тишину:
– Че молчишь, носатый?
– Что, простите? – Словно ошпаренный кипятком, Альберт отзывается с заднего сидения и выпрямляет спину, тут же упираясь макушкой в потолок. Эта машина крайне мала ему по габаритам; но будет ли удобно в тех «катафалках» с неместными номерами?
– Говорю, больно надо мне, с тобой, важным, разговаривать, – хмыкает тот, двигая машину с места. – Хлебало-то уж попроще сделай, не на заседании думы.
От провонявшего куревом салона ужасно хочется помыться. Альберт отряхивает свой пиджак от пыли времени, нетерпимости и враждебности. Редко он встречает по отношению к себе подобное невежество. Такое можно позволить сказать в адрес неопрятного хорта или попрошайки-балии, но чем
