Читаем без скачивания Славгород - Софа Вернер
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Они переглядываются и не находят в глазах друг друга ответ.
– Сегодня у нас гости, – очень дружелюбно звучит его хрипловатый прокуренный голос. На другом конце стола одобрительные свист и хлопки, и их быстро подхватывают все остальные. – Это, конечно, не друзья – но и не враги. Ну и мы не святые, чтобы с ментами кентоваться, прально?
– Волков! – Гриша сама не ожидает от себя, но вскакивает и злится на него без видимых на то причин. – Что тебе нужно от нас?
– Как что? – Тот хмурится, изучая Гришину злую гримасу. – Мы тут собрались тебя поминать!
– Сима, пожалуйста, сядь уже… – Хозяйка подает свой мелодичный голос, вмешиваясь в яростное собачье хрипение. – И ты, Гриша, тоже не злись. Мы просто хотим поприветствовать тебя.
Она встает наравне с Волковым, однако выглядит опрятнее и благороднее его. Никто не сможет хотя бы предположить, сколько лет этой прекрасной балии, но вся она преисполнена таким спокойствием и мудростью, что способна принять как свое дитя даже самого отъявленного разгильдяя.
– Меня зовут Аполлинария, милая, – продолжает она, мурлыча, – можешь звать меня Поля. Не слушай его, – она строго понижает голос, – иногда старческий маразм берет верх. Ты совсем не кушала и выглядишь очень уставшей. Хотя бы одну котлету – я тебе положу. А потом отвезу домой, и ты хорошенько отоспишься.
Неведомо, что заложено в этой Аполлинарии, но ее забота вынуждает Гришу моментально заткнуться и с закрытым ртом сесть обратно на свое место. Злоба отступает, и место выжигающего чувства занимает любовь. Эту любовь Поля просто вынула из своего сердца и вложила в Гришины руки – не прося ничего взамен. Ничего подобного Гриша еще не испытывала.
– Когда вырасту – хочу стать как она, – завороженно шепчет Ильяна. Конечно, она хотела бы и вести людей за собой – как Герасим. РЁВу нужен лидер, сочетающий в себе лучшие качества обоих. Или лидерша.
Гул за столом прекращается лишь на мгновение – пока звучит голос Аполлинарии. Герасим возвращается к своей речи, завершая ее криком, и легко распознать в этом крике своеобразную традицию. Четыре буквы, сотня жизней.
– Ста! – кричит он.
– Я! – вторят собаки.
– Ста!
– Я!
– Ста!
– Я!
– СТАЯ!
– МЫ!
Стаканы опустошаются и ударяются об стол.
Глава тридцать четвертая
Аполлинария сдерживает свое слово: в отличие от всех остальных, она так и не притронулась к алкоголю. Эта миниатюрная и хрупкая на вид женщина водит несоразмерную и тяжелую машину. «Волга годов шестидесятых», – подсказывает пьяно-неразборчивый Петя.
«Что-то ты увлекся пить», – хочет строго приструнить его Гриша, но потом вспоминает, что ее слова – это только мнение проходящего мимо человека. Петя, даже в нестоящем состоянии, крайне вежлив и обходителен. «Прекратите, Петр, иначе я заберу вас с собой» – так Поля отвечает ему на аккуратные журчащие комплименты. Нет причин беспокоиться о нем, но какую боль он запивает? Какую печаль закусывает? Гриша боится узнавать.
Петя залезает в Волгу первым, а женщины остаются покурить. Все трое как одна облегченно выдыхают, выбравшись наконец из душного шума и гомона столовских посиделок. Тоненькие золотые часы на запястье Аполлинарии показывают начало седьмого. На улице еще темно, но вот-вот займется рассвет.
Встреченная Гришей собака легла на пороге и грустным взглядом провожала их. Пришлось сдержаться, чтобы не пообещать обязательно вернуться. Здесь собаке лучше – еда, тепло. А какие условия в этой Гришиной общаге? Все равно скоро опустеет.
Илля заметно устала. Она почти ничего не говорит – похоже наконец осознала, сколько успела натворить сегодня. Стоит еще на своих, но прислоняется к Грише так плотно, что той приходится собрать весь свой остаток сил и вложить его в поддержку легкого тела. Навскидку в Ильяне всего пятьдесят килограммов, но весь груз на ее плечах – дурное прошлое, смутное настоящее – также прилегают к Гришиной руке вместе с ней.
Поля прикуривает от бензиновой зажигалки с гравировкой «Королеве моей жизни». Ильяна отказывается, а Грише нечего уже терять. Последний раз она курила там, перед «Коммунистом», когда впервые нарушила «предсмертные» правила из методички по правильному уходу из жизни. Сейчас курить даже не тянет, но она вдыхает едкий вредный дым из принципа и выдыхает его – словно в лицо ректору, который эти правила, сволочь, и ввел.
Любой ужас за славгородским забором оправдывается словами: «Во имя науки, ради человечества». Эта старая облупившаяся надпись до сих пор медленно отваливается под выцветшим гербом на скрипящих городских воротах.
– Надо же, – тишину предрассветной поры нарушает приятный голос Поли. – Стою рядом с такими девушками!
– Что? – хором отзываются Гриша с Ильяной и даже не переглядываются.
– Ну как же. Вы не представились, но и не нуждаетесь в этом. – Аполлинария плотно сжимает двумя пальцами тлеющую сигарету и метко указывает куда-то в центр груди, в самую суть. – Ты Григория Рыкова – одна из лучших женщин-милицейских за всю историю Славгорода, лучшая выпускница своего курса, лично поймавшая зубами маньяка, который ловил всех котов и кошек подряд, намеренно заражая смертельным вирусом…
– Правда?! – Илля просыпается, отпрянув от своей опоры, и хватает Гришино предплечье, чтобы потрясти. – Это была ТЫ?
– Но давно… – неохотно признается Рыкова, продолжая скромничать на пустом месте. И Поля, и Илля смотрят на нее снисходительно и восхищенно. – Еще с моим напарником, когда он был жив. Я совсем молодая была, там не моя заслуга… Вовремя дали команду…
– Ты стольких балий спасла! – Она укорительно щипает ту же самую руку, которую обнимает теперь, как ребенок, уверившийся в существовании Деда Мороза. Ее глаза блестят, и Гриша слишком долго смотрит в них, читая каждую заслуженную похвалу в ее признательном молчании.
Аполлинария нежно улыбается. Она очень любит говорить о женских достижениях и заслугах – по поводу и без.
– Не говоря уж об Ильяне Зильберман, или, как она любит представляться, – «просто» Ильяне, не акцентирующей внимание на своей знаменитой фамилии. Легенда сопротивления. Тут я склонна попросить автограф в
