Читаем без скачивания Мемуары военного фельдшера - Клавдий Степанович Баев

пятьдесят лет. Кормила нас она сильно скверно. Все жаловалась, что она одинокая, жить ей очень трудно. Коровы у нее действительно не было. Была телка, но она еще не отелилась. Она держала еще поросенка и десятка три куриц. А вот яиц нам не давала. Говорит, что все сдает немецкому государству, так что себе нисколько не остается. И мяса много надо сдавать. Вот и кормила нас постным борщом и кукурузной кашей. Хлеб был тоже кукурузный. Мы уже решили перейти в другой дом. Приходила одна молодая женщина и звала нас. Она и шепнула нам, что эта старуха самая скверная женщина. Скупая и очень хитрая. Даже старика своего заморила голодом. Как раз в этот день было воскресенье. Старуха ушла куда-то замаливать грехи, а мы по случаю воскресного дня тоже ничего не делали. Как раз в это самое время и приходила молодая женщина, которая звала нас к себе работать. После ее ухода мы решили заглянуть на чердак. И чего там только не было? Одного только сала-шпика было не один пуд. А яиц – полон пестерь. Если их пересчитывать, то уйдет не один час. Может половина уже тухлые? Не за месяц же она столько их накопила! А сколько сухих фруктов! И зерна разного много. Есть и мука. А вещи! Хватит одеть не одну семью. Даже кизяки, и те перетасканы на чердак. Вот тебе, и старушка бедная! Когда бабка вернулась, мы решили ее попугать: «Бабка, тут полиция приезжала и хотела сделать у тебя обыск! Но раз вас не было дома, они заедут под вечер, а может даже и ночью». «Я полиции не боюсь, самогон не гоню. Они самогон вынюхивают», – сказала она. «Да они совсем за другим приезжали. Ведь они не одни были. С ними немец был. Они собирают теплые вещи для немецкой армии и яйца для госпиталей. А кто-то им, видно, сказал, что у вас на чердаке будто бы спрятаны овчины. Так что, если у тебя действительно есть овечьи шкуры, то спрячь их куда-нибудь. Иначе их заберут даром. А мы, бабка, от тебя уйдем, а то надо и нам не попало», – сказал я. Бабка перепугалась до смерти. Побледнела. Потом запричитала. Наплакавшись вдоволь, начала нас уговаривать выкопать яму в саду, чтобы спрятать кое-что. Ссылаясь на мозоли и на то, что мы ослабели на ее харчах, мы отказались. Она снова начала плакать и уговаривать нас, но напрасно. В тот же час мы от нее ушли к той молодой женщине, которая звала нас.

Звали эту молодую женщину Надей. Фамилия Горобец или Коробец. Эта Надя ни в какое сравнение не шла с той бабкой, у которой мы жили. Это была исключительно хорошая женщина. У нее двое маленьких детей. Муж в Красной Армии. Жив ли он, ничего неизвестно. У Нади мы перекопали весь сад. Кое-что помогли в огороде. Весь навоз переделали на кирпич. Многое помогли по хозяйству. Долго мы у нее не стали задерживаться. Народ ведь всякий есть в селе, может кто-нибудь сообщить полиции, что у такой-то солдатки живут пленные. Дорого может поплатиться за нас.

Еще пару слов о той самой скупой старухе. После нашего ухода она начала копать в саду яму. Затем в эту яму почти все перетаскала с чердака. Всю ночь работала бабка. Кто-то за ней, видать, вел наблюдение, когда она все прятала. Яму она, конечно, заровняла. А полицаи так и не приехали. А бабка их уже и не боялась, даже ждала. Пусть убедятся, что она действительно бедная. На вторую ночь бабкину яму кто-то опорожнил. Как сумасшедшая по хутору бегала, а куда пойдешь жаловаться? Сама же от полиции спрятала! Хрен с ней, с этой бабкой! Хорошо сделали, что тяпнули. А то, как собака на сене. Столько добра имеет, а сама не пользуется. Так же и продукты. Ведь не жрет же их она! Копит, копит, а потом все испортит. Ни себе, ни людям! Но на этот раз хоть кто-то попользовался!

Село это назвалось, кажется, Васильевка. Но не точно. Разве их запомнишь? Ведь я же начал все записывать после войны. Так что в названиях населенных пунктов может быть много неточностей. Да, оно не так уж важно. Так вот, в этой Васильевке мы с Петькой работали у разных хозяев. Село было большое, в нем жило несколько десятков пленных. Местная власть их не беспокоила. Некоторые жили в примаках, а некоторые, как мы с Петькой, работали только чтобы прокормиться. У Петьки хозяин работал полицаем в этом селе. В воскресенье работать не заставляли. И вот в одно из таких воскресений мы с Петькой сидели на берегу речки. Вскоре к нам подошли еще двое пленных, которые проживали в этом селе. Я их уже знал. Одного звали Семеном, это был здоровый парень лет 25-26. Родом из г.Тюмени. Второго звали Жорка. Этот был лет 30. Они в одном селе постоянно тоже не жили, а ходили с места на место, как и мы. Мы лежали на берегу после купания и вели разные разговоры о своей жизни. К нам подошли трое подвыпивших полицаев. Все они были вооружены пистолетами. Один из полицаев был Петькин хозяин, а те двое, наверное, его гости. Один из полицаев начал приставать к нам, требуя документы. А какие у пленных могут быть документы? Особенно он приставал к Семену и к Жорке. Петькин хозяин начал его успокаивать, но он ни в какую. Даже вытащил пистолет и начал им помахивать. Утихомирить его не могли. Семена и Жорку под оружием он повел в сторону села, которое находилось почти рядом. Не доходя до села, раздался выстрел. Мы все кинулись туда. На земле лежал мертвый полицай, а Семен и Жорка исчезли. За ними учинили погоню, но найти их не могли. Возможно, они укрылись у кого-то в селе. Молодцы, ребята! Сумели за себя постоять, а главное, обзавелись оружием. Петькин хозяин посоветовал нам убираться из села, так как могут нагрянуть с облавой.

Мы с Петькой перебрались в небольшой хутор, который находился не особенно далеко от этого села. Ночью во время облавы мы были схвачены. Кроме нас в этом хуторе схватили еще с десяток пленных. Под конвоем нас пригнали на станцию Гайгур. А там уже нашего брата скопилось не менее сотни. Много оказалось и знакомых. Нас загнали в какое-то помещение и к дверям выставили охрану. В этом помещении нас продержали остаток ночи и весь следующий день.