Читаем без скачивания Мемуары военного фельдшера - Клавдий Степанович Баев

С Мишей ходили на работу в колхоз. Пахали и боронили на волах. Немцы, хотя и сам колхоз не разогнали, но в нем, кроме рабочего скота, ничего не оставили. Все фермы стояли пустые. Но сами колхозники скот держали и огороды имели. Натуральные налоги немецкой власти платили очень большие. А продукцию в колхозе, я имею в виду зерновые, забирали полностью. Даже нисколько себе не оставляли. Но все равно колхозники, не все, конечно, припрятывали для себя. Хоть и хитер немец, а русского человека ему не перехитрить. Многие мужики в Зеленой дубраве находятся дома. А ведь они все были демобилизованы в самом начале войны?! И не только в Зеленой дубраве, а почти везде так, где мы только были. Сплошь и рядом, куда ни сунься, везде мужики дома! Некоторые, возможно, попали в плен, как мы, а потом убежали. Но большинство, как рассказывают про них, дезертировали, когда Красная Армия отступала. Да они сейчас некоторые не отрицают, что были в окружении, вырваться не могли, переодевались и шли домой. Немало в селе и солдаток, а возможно, уже солдатских вдов. Но они все равно ждут своих мужей домой. И ждут только с победой, а не так, как эти заявились!

Семен тоже живет здесь в хуторе у молодой вдовы. Кажется, на правах мужа, хотя и не признается. Он тоже работает в колхозе. В хуторе почти каждый день останавливаются румынские солдаты – дезертиры. Пробираются домой. Некоторые без оружия. Вот они и рассказывают о плохих делах на фронте. Немцу, говорят, скоро капут! Эти солдаты как цыгане. Ходят из хаты в хату и выпрашивают продуктов. В обмен предлагают разное барахло, где-то награбленное. Предлагают и оружие. Пробираются на Родину к себе по одному по два, иногда группами.

В Зеленой дубраве проживало два немецких солдата. Жили они у одинокой женщины. Они живут тут уже давно. С какой целью они поставлены на постой в этот хутор, никто не знает. Они совершенно ничего не делают. Немцы не старые. У них две пароконные упряжки. Лошади сытые. На них работают в колхозе, там на конюшне они и находятся. За это им колхоз платит. А сами немцы ходят по всему хутору, к ним уже так привыкли, что не обращают на них никакого внимания. Ходили они и на конюховку, чтобы поиграть с мужиками в карты. Те, у кого увезены дети в Германию, если с ними поддерживается переписка, идут к этим немцам, чтобы написать правильно адрес. Эти же немцы торгуют бумагой и конвертами. Продают камушки, иголки, перья, карандаши и другую мелочь. За каждый пустяк берут больше всего яйцами. Не отказываются, конечно, и от «курки». При них был переводчик из русских, парень лет 25-ти. Но этот переводчик жил от них отдельно. Через этого переводчика мы тоже кое-что узнавали о положении на фронте. Он ведь много знал. От него мы узнали, что начались тяжелые бои в районе Орла и Курска.

Однажды на конюховке этот переводчик рассказывал о положении на фронте, а потом сказал, что надо хорошо работать, чтобы сохранить полностью урожай для Красной Армии. Немцы, мол, вот-вот должны побежать. Один из пленных и говорит ему: «А ты чего печешься о Красной Армии, ведь ты же немецкий холуй, на немцев служишь?». «Ну и что? Какое тут преступление? Если разобраться, то эти два немца совершенно безвредные. Они пороху никогда не нюхали. Это сынки богачей, за них другие воюют».

Прожил я у тети Дуни около месяца, и меня за это время никто не беспокоил. Но вот снова начался набор молодежи в Германию, и хутор получил разнарядку, сколько предоставить молодых людей. Брали не только ребят, но и девушек. Попал и я в этот список. Я пошел в колхозное правление и начал объяснять старосте, что я неправильно включен в список. Ведь я, мол, здесь живу на птичьих правах…Сегодня здесь, а завтра могу уйти в другой хутор. Я же не местный. Тут же находился и местный полицай. Он заявил: «Не поедешь в Германию, отправим в концлагерь! Выбирай, одно из двух, на выбор, любое». «А если я не пройду по медицинской комиссии, тогда как?», – спросил я. «Тогда твое счастье, заменим другим».

В следующее воскресенье на двух бричках поехали в Ново-Николаевку на медкомиссию. Молодежи съехалось много. Комиссия была как на призыве в армию. Измеряли рост, вес, прослушивали, заглядывали в рот, уши, глаза. В общем, прощупывали с ног до головы. Раздевали донага. Врачи были русские и немецкие. Больных выбраковывали, таких для Германии не надо. Беременных девушек тоже не брали. Меня признали годным. Из Зеленой дубравы забраковали только одного – Алешу Пагеря. Он же почти слепой, да и с головой у него что-то неладно. А староста в Зеленой дубраве все же мерзавец хороший. У некоторых единственного сына или дочь включил в список для отправки в Германию. А из некоторых семей уже не по одному уехало в Германию по милости старосты. А у него самого десятеро детей и все дома! Вечером в этот же день я встретился с Семеном. Обсудили, что мне делать? Как быть дальше? О том, чтобы ехать в Германию, и разговора нет. Я ведь и на комиссию ехал только с тем расчетом, а вдруг забракуют. Но ничего не вышло! Решили так: мне надо уйти недели на две из этого хутора куда-нибудь километров за 20-30. А потом, когда будет тихо, можно и снова вернуться. На второй день рано утром тетя Дуня проводила меня. И вот опять я один.

Стоял июль 1943 года. Четвертый день, как я вышел из Зеленой дубравы. День был жаркий. Я неспешно шел по проселочной дороге. Шел один, попутчиков не было. Впереди показался хутор Косовцево, но я до него так и не дошел. Навстречу мне шло около 20-ти вооруженных людей. Меня остановили. Посыпались вопросы: кто такой? Откуда? Куда и зачем идешь? Пришлось объяснять. Хорошо, что один из полицаев узнал меня. И я его узнал. Это тот, у которого жил Петька. Этот полицай объяснил остальным, что хорошо знает меня – беспризорного хлопца. Только это меня и спасло. Меня отпустили, и я пошел дальше. Легко отделался. Остановился я в хуторе Ворошиловский у Коваленко Ивана Дмитриевича. Я уже раньше бывал у него. Коваленко было около 30 лет. Жена его сибирячка. У него было два сына школьника. Живет с ними и его отец, больной туберкулезом. Одно время Коваленко много лет жили в Сибири, там