Читаем без скачивания Мастер сахарного дела - Майте Уседа

– Разве это имеет значение? Тебе рассказала я. И нам нужно…

Мар резко обернулась.

– Да, имеет! Он знает, как я хочу помочь этим людям. Как можно скрывать подобное? Не понимаю…

В таком состоянии Паулина видела Мар впервые. Она видела ее и грустной, и сокрушенной смертью матери; но из терпения в ее присутствии Мар прежде не выходила. Ноздри ее раздувались; она, казалось, потеряла всякое самообладание. На ее огорченном лице Паулина заметила глубокое разочарование, выходившее за грани долга.

Паулина резко встала. И зашаталась. По ее бледности Мар поняла: она вот-вот упадет в обморок, и вытянула руки, готовая ее подхватить. Затем, усадив ее в плетеное кресло, ушла за отцом.

* * *

Хмурясь, доктор Хустино осмотрел лежавшую на кровати Мар Паулину.

– Зрачки расширены, пульс учащен.

– У дона Педро схожие симптомы. Я видела его глаза на следующий после приезда день.

– Любопытно.

В спальню вошла Мамита с полным тазом воды. Мар омыла Паулине лицо, доктор Хустино поднес ей к носу бутылочку нюхательной соли.

Из дверного проема за ними наблюдала Солита.

– Она умре? – спросила она, поднеся ко рту кулак.

– Брысь отсюда, озонница! – рыкнула на нее Мамита и по пути в кухню увела ее с собой за ухо.

Паулина стала приходить в себя.

– Что со мной произошло? – спросила она.

– Вы потеряли сознание, – пояснил ей доктор Хустино. – Сейчас вам лучше?

– Не уверена.

– У вас двоится в глазах?

– Нет, доктор, вижу я хорошо, но голова никак не проходит.

Мар взволнованно поглядела на отца. Он взял ее за руку и отвел в угол.

– Возможно, расширенные зрачки вызывает мигрень, но такое случается редко. Я дам ей лекарство от головной боли, а завтра осмотрю ее в медицинской части. Проводи ее в особняк, пусть Ариэль вас отвезет – перетруждаться ей сейчас ни к чему.

Обезболивающее доктора Хустино подействовало незамедлительно. Мар с Паулиной разместились в кабриолетке, которую Ариэль подвез прямо к дому. Уже стемнело. По всему батею горели газовые лампы, отбрасывавшие длинные тени. Кабриолетка шла медленно: Ариэль старался не трясти экипаж. Паулина по дороге почти не разговаривала.

– Тебе лучше? – спросила ее Мар.

– Лучше, спасибо.

– Завтра отец будет тебя ждать в медицинской части. Приходи обязательно.

– Хорошо, приду.

– Проводить тебя до комнаты?

– Не нужно, я сама дойду.

– Как скажешь.

В освещенных лампами садах особняка домработники убирали со столов. Пьяный в стельку Диего оживленно спорил с каким-то не более трезвым сеньором; у обоих в руке по стакану ликера, во рту – по сигаре. Мар подумала о дожидавшейся его дома Баси, и от этой мысли у нее в груди екнуло. Диего отстранился от собеседника. Мар подумала, что он собирался уходить, но тот лишь отошел к клумбе проблеваться. Затем, вытерев губы манжетой рубашки, он вернулся к товарищу и, положив ему на плечо руку, принялся разглагольствовать дальше.

Ариэль проводил Паулину до двери. Когда он взобрался на лошадь, Мар, пользуясь отсутствием Диего и его нескорым возращением, попросила отвезти ее к нему домой.

Диего жил рядом с другим надсмотрщиком, Гильермо. Дома их были одинаковые, проще, чем у Виктора Гримани, но оба очень даже приличные. В переднем саду – таком же опустелом и неухоженном, как и душа самого хозяина, – росли лишь зеленый куст без цветов и пальма.

Не слезая с кабриолетки, за неимением перекрывавшей обзор растительности Мар увидела в окне Баси. Окутанная янтарным светом, она, все еще в праздничном наряде, суетилась и бегала из стороны в сторону. Мар уже было собралась слезть с экипажа и поздороваться с ней, но передумала: Баси о чем-то говорила с горничной и улыбалась. Что она могла ей сказать? Что ее муж сидит пьяный посреди объедков? Возможно, она знала об этом и без нее. Возможно, потому она и ушла домой одна. И, несмотря ни на что, грустной она не выглядела.

Мар решила не вмешиваться. Она скучала по Баси и всем своим существом хотела оградить ее от этого человека. И скрывать обуревавшие ее чувства она не могла.

– Поедем домой, Ариэль.

– Ка прикажете, нинья Ма.

Глава 30

В понедельник утром Мар с отцом завтракали вместе. На столе, покрытом белой скатертью с вышитыми на ней красными цветами, стояли чашки из белого фарфора. Хлеб, масло, варенье, апельсиновый сок, яичница и ваза с папайей, манго и мамеем. Они поели, не обмолвившись ни словом; на кухне тем временем суетилась Мамита, гремя посудой, а настенные часы, словно караульные, охраняли своим тиканьем гостиную.

Мар не рассказывала отцу о том, что выяснила про Фрисию. Она опасалась, что, узнав о ее тайных ритуалах, он воспылает к ней таким презрением, что тут же решит покинуть асьенду. Жуткие деяния Фрисии никак не выходили у нее из головы, не давая спать; однако мысли ее снова и снова возвращались к неотвратимой свадьбе Виктора и Паулины. О том ей поведала сегодня утром Мамита. Новость уже разлетелась по всей асьенде.

– Я очень рад за эту девушку, – произнес Хустино. – Мастер – человек достойный.

При этих словах сердце Мар екнуло. Вся жизнь, которую она несколько лет продумывала с такой тщательностью, в одночасье пошатнулась. Вместе с ней задрожали и устои, на которых зиждилась ее целостность, а от каждого удара правды, от каждого отблеска истины подкашивались удерживавшие ее основания.

Вот бы она встретила Виктора в других обстоятельствах. Тогда бы…

Поднеся вилку ко рту, она прогнала эти мысли, как заразу. Она отказалась от подобной жизни в пользу того, что любила больше всего. И все же, когда она представляла себя женой Виктора, согласившейся разделить с ним жизнь, внутри нее зарождались необыкновенные переживания, заставлявшие ее трепетать. Он напоминал ей калейдоскоп, подаренный ей отцом на десятилетие. Никакая другая игрушка ее так не впечатляла: каждый раз в его круглом глазке она обнаруживала симметрично строившееся изображение. И каждый раз она испытывала неизменную радость.

Так она чувствовала себя и с Виктором.

В голове у нее пролетела мысль, которую она не сумела вовремя остановить и выбросить: «Вдруг что-то произойдет – и свадьба не состоится?»

Мар стиснула до скрежета зубы, и в памяти ее всплыли слова Виктора: «У всех у нас за плечами мрак».

Только что она обнаружила свой. Она вдруг осознала, что в самой сути доброты скрывается частица непреодолимого эгоизма как стремления к собственному счастью, пробуждающего в людях самые низменные инстинкты, и это осознание вызвало в ней глубокую неприязнь. Именно влечения души превращали мужчин и женщин в рабов. «Ничто не в силах остановить течение