Читаем без скачивания Мастер сахарного дела - Майте Уседа
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– Что имеем, доктор, то имеем. Но, к счастью, теперь у нас есть вы. Как прошло утро? Здоровы ли мои служащие?
Доктор Хустино ответил с глубоким вздохом:
– У меня для вас две новости, Фрисия: хорошая и плохая.
Откинувшись на спинку стула, Фрисия подозрительно на него поглядела.
– Давайте сначала хорошую.
– Зубы у ваших работников крепкие.
– Это все потому, доктор, что они жуют тростник. Вам бы тоже начать его жевать, он намного полезнее, чем эти порошки из корицы, цинхоны и молотой гвоздики. К тому же он сладкий. С сахарным тростником зубы остаются целыми. Этого вы точно не знали, так ведь? А какая же тогда плохая?
– Гонорея.
– Что это значит?
– Что сегодня я принял двенадцать пациентов, и у пяти из них гонорея. Это венерическое заболевание.
Фрисия никак не могла взять в толк, о чем ей твердил доктор Хустино.
– Как это: зубы у них, значит, крепкие, а вены, выходит, больные? Несколько кровопусканий – и все как рукой…
– Нет, сеньора. Слово венерический не имеет отношения к венам. Это болезнь, передающаяся половым путем.
– Ах. – С минуту поразмыслив, Фрисия улыбнулась, решив, что дело это пустяковое. – Доктор, приберегите свои силы до жарких месяцев. В это время года вместе с комарами и мошками, от которых нет никакого спасения, разве что обмываться тростниковым самогоном и таскать за собою негра с веером, из мангровых лесов разлетаются во все стороны всякие миазмы. Почему, как вы считаете, я привезла вас сюда, за океан, в самый разгар зимы? Чтобы вы попривыкли к климату, ведь когда придет лето, а вместе с ним – и желтая лихорадка, от которой страдают все европейцы, гонорея вам покажется меньшим из зол.
Доктор Хустино молча на нее посмотрел, обдумывая ее слова.
– И все же я призываю вас ввести для служащих правила.
– Какие я им введу правила? Они здесь одни, неженатые. Вы же сами видели, что случилось в Коломбресе: наши сородичи не хотят отпускать сюда своих дочерей, и достаются они мне с превеликим трудом. Мне что, стольким мужчинам, вкалывающим с утра до ночи, запретить всякое увеселение? Они же поумирают или, того хуже, переубивают друг друга. К тому же это негры во всем виноваты: они одалживают своих женщин и мужчин и не то что в ус не дуют – они, напротив, такое поведение даже одобряют.
– Значит, следует запретить вашим служащим сношаться с ними.
– Начнем все сначала, доктор. Я вам уже сказала, что на стольких мужчин женщин у нас не хватает: белых, китаянок, негритянок, мулаток – да хоть бы каких. И если я введу запреты, как вы советуете, то все они уйдут в другие асьенды с менее строгими правилами. Ваше дело – лечить их, когда они к вам приходят, – для того мы вас и наняли.
– Тогда хотя бы предупредите женатых, чтобы они не заражали жен, которые не виноваты в невоздержанности супругов.
– А это я оставлю вам. Хоть табличку повесьте на входе в приемную.
– Именно так я и поступлю. И, кстати, мне бы хотелось обследовать вашего супруга.
– Педро? Это еще зачем?
– Вы не заметили его расширенных зрачков?
– Моего супруга обследовали уже несколько врачей, доктор, и все пришли к одному и тому же выводу. Слаб умом, если вкратце. Снова пройти через этот ад я ему не позволю. Иногда ему лучше, иногда – хуже, но я в душе уже смирилась: человек, которым он был несколько лет назад, порой дает о себе знать, но большую часть времени он пребывает в бреду.
Перед уходом Фрисия попросила доктора Хустино, Рафаэля и Мар выйти на крыльцо. Там их дожидался фотографист с аппаратом, готовый запечатлеть первый рабочий день медицинской части в асьенде. Мар встала между отцом и Рафаэлем, и вспышку спустя все вернулись к своим обязанностям.
* * *
Готовившей вместе с Рафаэлем лекарства Мар стало любопытно, какой была последняя война.
– Вам лучше не знать, сеньорита Мар.
– Вы тоже считаете, что скоро произойдет новое восстание?
– Разговоры об этом не утихают вот уже пятнадцать лет – с тех самых пор, как закончился предыдущий конфликт. Я, честно говоря, очень надеюсь, что они ошибаются. Теперь – что в газетах, что на столичных митингах – о Войне за независимость говорят со всем пафосом. Я бы в нее и не верил, да только американцы, потирая руки, уже начали прокладывать себе дорогу. Теперь это секрет на весь свет: они хотят Кубу и в газетах то и дело пишут о том, какие мы, испанцы, плохие и как угнетаем здесь негров. Можно подумать, их неграм живется лучше. И это не говоря об индейцах. Со времен окончания Гражданской войны в США Северная Америка изо всех сил – и, надо сказать, не без успеха – демонстрирует, насколько они цивилизованные и развитые, а правительства тем временем спорят между собой, как быть с проживающими на их территории низшими расами: подчинить их своей власти или же продолжать вести с ними борьбу до полного истребления. Общественное мнение поддерживает несчастных кубинских повстанцев и в то же время судит тех, кто осмеливается подать голос у себя же дома. Сплошное лицемерие, вам не кажется?
– Я бы сказала, политика выживания.
– Если американцы хотят Кубу – а они ее хотят, – то рано или поздно ее получат. Одна империя находится на последнем издыхании, другая – только родилась. Так и складывается история.
– У вас есть семья?
– Жена и трое взрослых сыновей. Они живут в Санта-Кларе. Как закончится сбор урожая, я уеду домой.
Некоторое время спустя Мар вышла на порог дожидаться отца. Там, на скамье, сидела Паулина. При виде нее она тут же поднялась.
– Я ждала тебя, – призналась она.
– Отец тебя осмотрел?
– Да. Говорит, что я уже здорова и что зрачки сузились.
– Наверное, это все мигрень.
– Может быть. – Паулина в нерешительности склонила голову. – Я… хотела сказать тебе, что…
– Что вы с Виктором женитесь в воскресенье? – Паулина подняла на нее глаза. – Я знаю. Все уже знают. Что ж, рада за тебя.
Паулина закатила глаза.
– Это неправда.
Разговор прервали внезапно раздавшиеся поблизости крики. Паулина снова заговорила, но Мар одним движением руки остановила ее. Голоса принадлежали детям: то ли драка, то ли ярая ссора – разобрать было трудно. Повисла тишина, за которой вновь последовали вопли отчаяния.
– Что там происходит? – произнесла Мар, сбегая по ступеням медицинской части и направляясь в сады особняка.
Паулина обернулась на дверь,
