Читаем без скачивания Славгород - Софа Вернер
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
«Убийцы Григории Рыковой будут наказаны».
Кровавая точка по ткани лениво стекает вниз, и Гриша старается сморгнуть, но глаза от ветра наливаются слезами, и влага холодит щеки. Увиденное не исчезает, и ей кажется, что буквы становятся больше и громче с каждым истерическим взмахом ресниц. Ильяны не слышно. «Это увидят все, – пугается Гриша, – поднимут голову и увидят». Но они, те люди внизу, не прозревают в мгновение (почему-то?), так и идут себе, тянутся по расчерченным по линейке улицам, пристыженные и испуганные неизвестным.
Транспаранты слабо натянуты, и их, как флаги, треплет, но не срывает – ветер на Иллиной стороне. Она благодарно улыбается небу и благословенно вздыхает, взмахивая пустой тревоге вслед. Пути назад нет – и по пожарной лестнице, через пять этажей запасного хода вниз, выйти получится только в новый Славгород.
– Зачем ты так? – сипло шепчет Гриша. Стихия ее перебивает. Не слыша вопрос, Ильяна выпаливает заранее подготовленный ответ.
– Город давно ждал причину, за которую можно бороться. Ты отдала им все – служила верой и правдой столько лет. Мы должны тебя спасти! Иначе они сожрут всех – вне зависимости от вида и возраста, слышишь? – Она перекрикивает голос Гришиного разума и вторгается в душу рывком, выламывает оставшуюся послушную решимость. – Ответь себе! Ты хочешь жить?
Сердце собственное заглушает все – у обеих тарабанит с одинаковой скоростью больше ста ударов в минуту.
– Зачем? – Растерявшись, Гриша пятится к краю. Туда, где и ощущает себя сейчас, к пропасти. Она не хочет решать. – Зачем ты так со мной?
Глава тридцать восьмая
Одно из окон прямо над капитанским столом вынесено вместе с решеткой рецидивистами вот уже пять лет, но дыры в бюджете не позволяют его заделать – так сказано теми, кто сверху – спорить незачем. С погодой свезло, за окном уже вовсю весна. Ночи холодные, дождливые, но вместе с тем март катится к апрелю зелеными проблесками. Даже сам капитан чуть-по-чуть от спячки просыпается, соображать быстрее начинает, хоть все кругом вертится и сменяется трижды на день.
Многое случается, и ко всему привыкаешь – и к лишениям, и к ограничениям, потому что никуда уже не денешься. «Кто сунется к медведю в берлогу?» – сам от этой мысли усмехнулся. Но не вторжения капитан боится, а утечки. Что свои, проверенные и надежные, и те могут воткнуть нож в спину.
Михаил мужчина рукастый, и добротная деревянная решетка на месте зиявшей пустоты, заклеенная изнутри куском матового полиэтилена от мешка с провизией надежно отгораживает его от города. В особо дрянную погоду «створки» шуршат, зимой стоят мерзлые колом, почти как стеклянные. Через такую муть поступает приглушенный свет, но толком ничего не видно – сколько ни вглядывайся, различимы только силуэты. Вирий считать Михаилу все равно некогда, потому он и бумажки наедине вот уже который год. «К тебе больше всего доверия, Миша, – панибратски говорит начальник милиции, по-человечески некрепко сжимая огромную пятерню, – уж от тебя я знаю, чего ждать».
За истерическим криком на том конце провода правду не расслышать. Урывками: «Да как посмели! кинули свой гадкий грязный транспарант на лобовуху! колеса запутались! зам. мэра! въехали в витрину гастронома!» – а за окном у него тишина, никаких сирен, «скорых», спасателей. У пожарных сломана машина и штопаны-перештопаны шланги-рукава – да и будет ли что тушить? Фельдшеры из гор. больницы прибегут на своих двоих, но до них не всегда дозвонишься, болячки весны не боятся – да и будет ли кого лечить?
– Шатунов! В окно выгляни, дурака кусок! – Поросячий визг стреляет прямо в ухо. Пальцы до скрипа сжимают пластиковую красную трубку дискового телефона.
– Нападение случилось? – сухо уточняет он, не успевая переключиться на свои упражнения для успокоения – разумом завладевает гнев. От него ждут реакцию, ему придется самому включить все сигнальные огни. – Пострадавшие есть?
– Не просто нападение, Шатунов. – Мэр уже еле дышит. Он не один, ему кто-то на фоне поддакивает, подсказывает. – Диверсия, понял! Открытое нападение на власть! Я тебе говорил же, идиот… – он понижает тон до угрозы, – мобилизуй прямо всех и прямо сейчас, пусть будут в готовности.
– Василий Николаевич, приказа не было…
– Исполнять! Чтобы через десять минут был у Центрального!
Во время обычной инспекции у него спрашивают: волнения в городе были? Есть? Назревают? «Никак нет, – отвечает им капитан, – все сыты и довольны. Разве что провизии меньше привозите. Но это, видимо, новая норма такая. Я-то сам доедаю, нормально». Врет, как и любой другой соврал бы на его месте.
Ничто сейчас не предвещает мятеж; у капитана обычно чуйка на такое, он не раз разнимал драки за пайку у машин с гуманитаркой тридцать с гаком лет назад, когда Союз еще был, но уже в Славгороде не нуждался. Толпа никогда не звереет без причины. Перед тем как один рванет вверх поперек остальных, по всем безликим макушкам прокатывается особый разряженный в воздухе сигнал – «быть беде». Все тушуются, начинают подталкиваться плечами, улюлюкают в жажде урвать кусок хлеба из грубо смолотой муки.
За делами Славгорода бдят постоянно еще с самого начала существования города. Капитан и сам утратил ощущение, что за ними кто-то присматривает – а ведь следят же. Граница, правда, давно уже сама по себе – подачек в виде ячменных отрубей и не перебранного пшена контрабандисты не берут, возят получше – гречку и рис. Нужно отдавать должное подлецам: они, конечно, крадут из продовольственного снабжения остальной части страны, но берут только самое лучшее, ранее городу недозволенное. Погранцы тоже под их началом ходят, пропуская незаконные ввозы – давно уже между всеми структура пошатнулась, кто кого главнее, не понять. Шатунову, главное, не лезть не в свое дело и службу свою нести, чтобы все спокойно было. Но раньше город иначе свой характер проявлял. Перестройка всем нужна была – но тут лишь расшатали попусту старье и все разрушили, теперь цепляются за оставшиеся крохи.
Девяностые. Миша – юнец, стоит в оцеплении полупустой «буханки», приказа стрелять при драчке или буче – не было, но автомат при себе. Рядом хорт молодой, Костя, кажется, или Матвей – особо тогда не братались, но они стоят плечом к плечу. Он безоружный, «не положено мне, опасно», и даже не поглядывает завистливо на отгородившихся железом напарников. Миша губы кусал бы, будь на его месте.
