Читаем без скачивания Славгород - Софа Вернер

– Ну и зачем тебе помогать мне? Ты меня ненавидишь, – презрительно щурится Илля. – Я использую твою личность сугубо в своих целях. Ты всего лишь символ моей револ…

– Тихо! – Гриша разом преодолевает расстояние между ними и крепко зажимает рот балии рукой. – Не смей говорить это слово.

Она прижимает шершавые пальцы к раскрасневшейся от ветра коже, забитой бетонной пылью и пахнущей краской, и не дает губам разомкнуться, не дает себя укусить. Ильяна горячо сопит в ладонь и сдавленно клокочет гортанью: звук злой и глухой, но будоражит до костей. Гриша ощетинилась бы спиной, будь у нее на спине настоящая собачья шерсть, но терпит эту ярость, принимая на свой счет как заслуженную.

Наконец она убирает руку и делает шаг в сторону, чтобы Ильяна могла пройти к лестнице и спуститься. Идет одна – отвергшая помощь и возомнившая себя Лениным. Она облизывает губы и сплевывает на крышу кровь от прикушенной щеки, принимая Гришино отступление. Скидывает ногу вниз, крепко держится трясущимися руками за шаткую пожарную лестницу и проползает осторожно пару пролетов, прежде чем поднять голову и рявкнуть:

– Че стоишь? Пошли. А то кто тебя знает…

Не бросать же эту самоубийцу на обрыве одну, Лев упаси. Гриша ей улыбается.

– Ты-то точно не знаешь. – Гриша цокает языком и устало разминает спину, готовясь продолжать борьбу за то, чего еще сама не поняла.

– Я и не успею узнать, ничего, кроме твой исполнительности и упертости, – язвительно огрызается Илля эхом из глубины чердака и явно пинает на своем пути что-то тяжелое. Гришино сердце неожиданно колет.

«Точно ли я служебная?» Таскается точь-в-точь как хранительница за этой кошкой, даже не спрашивая причин. «Нет, ерунда». – Она одергивает себя, стряхивая степную пыль с рукавов. Хранители – для охраны, защиты, выкармливания и оберегания – это про сиделок для сирот и мэровских прихвостней, и уж точно не про нее.

Задавать вопросы себе, решать будущую судьбу сейчас – глупо, ведь Гриша, по общему признанию, уже прожила свою жизнь. Ее нога соскальзывает с некрепкой перекладины, и руки инстинктивно цепляются за вертикальные основания, прижимая тело крепче к дребезжащей конструкции.

– Нормально там? – Ильяна не скрывает беспокойства, отзывается с самого выхода с чердака. Она оборачивается, но не видит Гришу, оставшуюся за углом. – Ушиблась?

– Н-нет, – дрожащим голосом кричит Гриша в ответ. Спрыгивает с несчастной лестницы и нагоняет широким шагом ожидающую Иллю у двери, надеясь оставить свои сомнения позади.

* * *

– Нельзя! – Петя почти кричит в трубку, но после будто вспоминает, оглядывается на кого-то и повторяет шепотом: – Нельзя туда, Гринь.

Гриша нервно вздыхает и прижимает к другому уху руку, стараясь заглушить рокот улицы, по которой они с Ильяной пытаются протиснуться поближе к милицейским кварталам. Петя верно делает, отказываясь пособничать, но, судя по его нервному голосу, ситуация оборачивается в более худшую сторону, чем надеялась Рыкова. Он – несомненно, ну как может быть иначе! – уже воткнут в гущу событий. Позади него ревет сирена и оглушают клаксоны застрявших в неожиданном заторе машин.

– В центре делать нечего, – коротко объясняет он. – Они спровоцировали аварию с замом мэра. Все на ушах стоят. Проверяют в… кгх… И пр-р… Ос… жне… нх… кгрх…

Связь обрывается, и Гриша, обдумывая услышанное, отдает обратно неопознанное устройство, которое Илля одолжила для срочного звонка. Стыдно признать, но в стрессе Гриша чувствует себя лучшей версией себя: собранной и смелой. Она совсем не пугается оборванной линии, шаткого эмоционального состояния Ильяны и накапливающихся в узких устьях улиц маленьких столпотворений.

На эти многочисленные спины Зильберман смотрит без энтузиазма, это очевидно, и ее холодные руки тысячный раз отменяют звонки. Мельком Гриша замечает целые списки на бледном экранчике, нещадно пропущенные от контактов «Л.», «Па» и «В.», и сотни всплывающих окошек – слова, слова, слова. Чьи это весточки? Где сейчас Ильяна на самом деле, если здесь только физически?

– Илль, послушай. – Гриша тормозит и себя, и, с некоторым усилием, подругу. Держит ее некрепко за предплечье, оборачивает бледное сонное лицо к себе и врывается в сознание настырным своим тоном. – Тебе нужно сосредоточиться и не теряться. Возможно, кое-что выходит из-под контроля, но мы разберемся.

«Так могут говорить только хорты», – замечает про себя Ильяна. Уверенно и притом заботливо – словно уже бывали не раз в такой ситуации и знают, как все это решается. Разберемся! Месяц назад Гриша и ухом бы не повела в сторону Ильяниных стремлений – так она сосредоточена на своей маленькой смерти, что не замечает кругом тлеющую гибель целого города.

Ильяна перенасытилась ужасами еще в раннем детстве: на ее глазах терзали женщин, рядом с ней умирали с пеной у рта от болезней и со шприцами в руках, сутенерские плети задевали, но не так сильно, как доставалось уберегающим, закрывающим ее собой балиям-матерям. Кто из всех этих мелькавших возле них кошек на самом деле был Ильяне дарительницей жизни (та скоропостижно умерла вскоре после родов от какой-нибудь глупости) – она не знает, но надеется, что каждая была родной по-своему. Продавая себя, многие из них идут на крайние меры, отказываются от своего нутра, старательно выскребают себя каждый раз, не имея другого шанса защитить. Не себя – так нерожденных детей.

– Что? – Ильяна старательно концентрирует свое внимание на Гришином лице и, моргая, переключается с одного глаза на другой и обратно. Калейдоскоп пробившихся к весеннему солнцу темных коричневых веснушек на Гришином лице кружит ей голову, но Зильберман упирается пятками в раздолбанный асфальт и держит равновесие. – Куда мы?

Совсем не об этом хочет Гриша сказать. Ей приходится обнадеживающе солгать: «Планы не меняются, мы едем к Пете». Невысказанное так и остается внутри до завтра. Настанет ли оно?

– Тебе нужно поспать.

Гриша оглядывается на забитые дороги. Немногочисленные машины, люди, идущие на работу или на учебу, дети и взрослые – все смешались, пытаясь протолкнуться то через одно происшествие, то через другое. Время меж тем ощутимо клонится к обеду – утро остается позади. Откуда же столько народу? Куда все они держат путь, если город окольцован забором?

Журналисты тщательно фотографируют каждый плакат, каждый транспарант, каждую надпись – широко расставляют локти и кричат, когда кончается последняя катушка пленки в маленькой коробочке. Зеваки обсуждают насущное: кто такие убийцы? какой такой Григории? и кто вообще дает такие имена девочкам? Ведь совершенно ясно, что как корабль назовешь, так он и поплывет. Куда только может поплыть Григория, интересно? – о том и галдят.

– Мы пошли неправильной дорогой, – хнычет Ильяна, кое-как ориентируясь в пространстве. – Нужно было идти обратно, к