Читаем без скачивания Славгород - Софа Вернер

– С ума сошла! – возмущенно реагирует Гриша. – Куда ты в таком состоянии с руками своими! – Она указывает на «кровь» краски, которая будет равна чистосердечному признанию, стоит хоть одному милицейскому ее увидеть. – Нет, мы как-нибудь минуем этот бардак, который ты заварила.

– Я-я заварила, – довольным тоном откликается Илля. Гордится собой, хоть и знает, как влипла. Удивительный талант – игнорировать опасность на пути к своей глупой мечте.

Гриша решительно тянет ее в противоположную от их прежней цели сторону, завидев редких коллег среди обыкновенных граждан. Поток недовольных регулируют, распихивают – пока по-хорошему. Гриша то и дело поглядывает на беспечную, будто пьяную Ильяну, которая плетется сзади не спеша – умница, спрятала грязные руки в карманы. Защитить ее – сможет.

Рыкова старается отыскать безопасный короткий путь, используя свой нюх. Внимательно всматривается в закоулки, прищуривается на покачивающиеся редкие деревья, и каждую наставленную друг на друга панель с дырками-окнами запоминает на случай, если мелькнет кто схожий на доносчика с телефонной трубкой в руке.

– Почему ты не злишься? – вдруг спрашивает Ильяна.

Гриша не думает о своих чувствах до тех пор, пока проблема не решена. Такой вопрос вынуждает ее на секунду растерять темп бодрого шага, сцепить беспокойные руки за спиной и набраться смелости, чтобы отозваться.

– Потому что ты плохо сделала мне, а не себе, – хмыкает она, – вы вечно себе святых мучеников находите. Вчера «родительница» Мальва, сегодня «убиенная» я.

– Ты ее знаешь?

– Лучше, чем кто-либо. Вернее, я знаю прежнюю ее. Теперешнюю я усадила за решетку.

Ильяна удивленно охает. И, очнувшись от своего укачивающего спокойного хода, она взволнованно быстрыми прыжками равняется с Гришей.

– Я к происходящему с Мальвой отношения не имею. Мгелико – он, наверное, чуть и подсуетился, но я даже не думала, что…

– А этот Мгелико, он… – чуть пренебрежительно прерывает Гриша, останавливаясь у нерабочего светофора, чтобы аккуратно перейти дорогу по истершейся разметке. – Вообще что-то хорошее сделал? Или только болтал?

– Эй! – Ильяна слегка пугается и лишнего интереса, и грубости. Семенит за предводительницей, пыхтя. – Да откуда сил у тебя столько… Ну! Мгелико много сделал. Он правда много сделал… Так много, что и не вспомнить сразу…

– Тебя нашел, – важно подмечает Гриша. – И лучшая, и худшая его ошибка.

«Как и я тебя», – хочется отозваться ей, но совестно. Альберт и раньше захаживал к ней со своими странными делами. Не к ней, вернее – к РЁВу в целом, к тому же Мгелико, передавал какие-то ему записки. Ильяна подозревает, что он сам в некотором роде лечился. Уж неизвестно, от какой болезни, и была ли хворь помимо груза ответственности, лжи и бесчинства? Но вирийский нос в их делах мелькал часто. Она не придавала значения существованию Альберта, пока он не обратился к ней лично, с просьбой довести до сведения Мгелико, что кто-то из «ваших» – из хортов, разумеется, – подвергся серьезной опасности по глупому своему разумению. Мол, прислужница закона, а закон ей – навыверт! И тогда Ильяна одно подумала: «Спасу ее лично, чтобы Мгелико знал, как я ему верна».

Дура! Выслужиться хотела – чего ради? Чем лучше она тогда служебной этой самой собаки?

– А ты… ну… ты же ее за…

– За нарушение гибридского кодекса, конечно. Не из личных побуждений, ты что. – Видно, что Гриша немного обижается. Ильяна спешит исправиться и неловко пожимает плечами.

Среди низкорослых трехэтажек не воет дурная погода, и они могут идти небыстро, а разговаривать – тихо. Возможно, это последний раз – когда они наедине. Солнце незаметно тянется к закату. Рано или поздно они куда-нибудь дойдут.

– Гриш, а ты… давно знаешь, что с тобой будет?

– Конечно. С института. Нам на присяге всем наши законы выдали. – Она отвечает без запинки, готовая к любому допросу. – Особо никто не вчитывается, но я-то прилежная, все вызубрила…

– Ты же знаешь, что последние лет двадцать зачисток не было? – несмело делится Ильяна своими знаниями, полученными из прореженных архивов, клочками геноцида – уничтожения хортов, – которые она выискивала, чтобы найти способ Гришу уберечь.

– Каких зачисток? – Грише неприятно ассоциировать свой исход с убийством или насильственной смертью, но Ильяна намеренно толкает подругу в эту неприятную правду. Будь истина лужей, они бы катались в ней кубарем обе, и Илля измазала бы Гришу намеренно, нещадно, каждый чистый участок окуная повторно, пока до той не дойдет весь ужас ее оставшейся жизни.

Ильяна нервно поправляет свои серебристые светлые пряди, возвращает их под капюшон толстовки. Она считала своего отца уникальным – словно он провернул какую-то особенную аферу, чтобы остаться в живых. Но все выходит проще простого! Он лишь подобрал ее с улицы и объявил своей дочерью, найдя того, кто где-то и как-то поставил нужную печать – за банку тушенки. Потом, конечно, Вэл подзаработал деньжат и поменял документы, переобувшись в туфли помоднее, контрабандные. А дальше уж – беззаботное богатое детство на перине из Лавровых роз. Никаких проблем, никаких преследований. Был хорт – и не стало, но совсем не в том смысле, который предписывает закон. Вместо смирения, в свои тридцать пять Ильянин отец нашел способ всех обмануть.

Грише хочется, чтобы Ильяна продолжала и замолчала – одновременно. Она не строит из себя глупую, но и умнеть почему-то не готова. Ильяна переживает ту стадию, в которой правильность Рыковой уже не набивает оскомину. Теперь главенствует чувство, от которого обеим будет тошно: жалость. Гришу, как собаку, побитую на улице, – жалко. И Ильяну – как загнанную рычанием в подвал кошку – жальче прежнего. Они останавливаются и переглядываются напоследок.

– Все избегают смерти, Гриш. Все от нее – а ты к ней.

– Я не боюсь.

– Не в страхе дело. – Ильяна сочувственно качает головой. – Ты думаешь, что уже никому не нужна и нигде не пригодишься. Но и без детей, и без работы – пока ты живая, то можешь кому-то помогать. Почему ты не хочешь бороться?

– Не умею, – ответ у Гриши находится сразу же. – Ты все говоришь мне о важности, говоришь о смысле жизни, а у тебя какой? Ради чего ты все это затеваешь?

– Ради нашей свободы (улыбка ее становится благоговейной), твоей, моей и всех остальных. Чтобы мы могли жить дальше – в красивом, свободном городе. Мы возделаем степи кругом, и у нас будет много хлеба. Мы обучим своим ремеслам будущее поколение. Мы снова полетим в космос, Гриша, как ты этого не понимаешь?

Идея фикс Ильяны о том, что «Славгород будет свободным», а «гибриды будут равны» кажется Грише диковатой. Но дикие и они