Читаем без скачивания Невинная для грешника - Лина Манило

Марк молчит, я настораживаюсь, и сердце клокочет в груди, словно взбесившийся заяц изнутри по рёбрам лапами колотит, а Регина продолжает:

– Я позвоню в полицию и подключу отца, – с её припухших век больше не падает ни единой слезинки, и Регина сейчас больше слишком похожа на фурию. – Я достану этого подонка из-под земли. Отец достанет.

– Я в деле. Бабки, связи… с меня всё, что угодно, только свистни, – Марк выдыхает эти слова с какой-то особенной интонацией, от которой у меня в буквальном смысле мороз по коже гуляет.

Потому что… потому что я, кажется, знаю, кто этот мужик, и от догадки моей становится по-настоящему страшно.

Я украдкой смотрю на Марка, а его профиль будто бы каменный.

Господи, сколько ты ещё сюрпризов решил подкинуть Марку?

Голова идёт кругом, но во мне ещё теплится надежда, что я тогда неправильно всё поняла. Вдруг Анна… вдруг между ней и Орловым ничего не было? Я же могу ошибаться, верно? Пусть их разговор был похож на беседу двух любовников, но что я в этом по-настоящему понимаю?

Но где-то внутри растёт и крепнет уверенность: без Орлова тут не обошлось.

Пусть это окажется неправдой, пожалуйста…

Вдруг дверь дома распахивается, и на пороге появляется бледная Анфиса Игоревна. Она обводит странным взглядом холл, ни за что особенно не цепляясь, и резко захлопывает дверь.

– Марк, – говорит, впрочем, глядя куда угодно, но не на сына. – Марк, там полиция… они… они к отцу пришли.

Глава 45 Марк

Марта крепко сжимает мою руку, а я быстро целую её в висок и шёпотом прошу уходить.

– Марта, быстро, – повторяю и резко дёргаю подбородком в сторону выхода.

Регина хлопает ресницами, ещё не до конца выбравшаяся из своей истерики, а Марта кивает мне, хватает Регину за руку и утаскивает за собой в сторону кухни. Лишь у порога оборачивается, смотрит на меня с тревогой, а я нетерпеливо взмахиваю рукой.

Нечего вам тут делать, не-че-го. Я и сам толком не пойму, что происходит, но не хочу, чтобы моя любимая девушка и подруга детства оказались в эпицентре взрыва, а он грянет – в этом нет никаких сомнений.

А ещё есть Олег, который, пьяный в дрезину, спит в моей комнате и ещё пока ни о чём не знает. Анька была для него… всем она для него была. Мысли об этом грузят, и я встряхиваю головой, прогоняя их, хотя они вот, во мне. От них не избавиться.

– Марк! Ты слышал? – в голосе матери прорезываются визгливые требовательные нотки.

Я подскакиваю с дивана с такой скоростью, что перед глазами на мгновение расплывается комната. Не знаю, что именно меня так встревожило и толкнуло моё тело вперёд, но ноги уже несут к матери, так и стоящей у входной двери, вцепившись в ручку, словно в спасательный якорь.

– Дыши, – говорю и легонько встряхиваю её, бледную, за плечи, и только тогда она наконец фокусирует на меня мутный взгляд.

От мамы пахнет дорогим вином сигаретами и… сексом. Сочетание этих запахов – не тот аромат, который хотелось бы ощущать лично мне, особенно, если понимать: всё это было у неё там, за порогом дома, в какой-то другой жизни.

– Марк, что… что с твоим лицом? – она вскрикивает, тянет ко мне дрожащие пальцы, но они останавливаются в миллиметре от заклеенного пластырем лба.

Мама очень хочет казаться хорошей и любящей. И ей, вроде как, не всё равно, кто разбил моё лицо, но в её глазах нет тревоги, и я отстраняюсь от прикосновений, ухожу в сторону от фальшивой заботы.

Мне не нужна чужая жалость, мне от неё противно становится.

– Это неважно, – снова отворачиваюсь, и мать бросает попытки играть в любовь. – Мама, полиция. Зачем они пришли? К отцу? С финансами что-то? Тот новый мутный проект? Но я лично проверил, с ним всё в порядке. Мама, да скажи ты хоть что-то!

Мама качает головой и молчит, а в глазах пустота. Она не знает ответа, она только истерить сейчас и может.

Виданное ли дело: в наш идеальный дом стучится полиция – это же нонсенс. Точно не та репутация, на которую работала мать почти тридцать лет.

Дом, в который приходят утром полицейские, не показывают на страницах журнала «Дом и уют».

Мать не перенесёт, если её привычный мир рухнет. Я сволочь и где-то в глубине души мне хочется кинуть спичку и посмотреть, как полыхнёт это лицемерное гнездо, но, как бы одна моя часть не стремилась к этому, другая часть протестует.

– Что тут происходит? – голос отца, как всегда, невозмутим, но мне нужно поворачиваться, чтобы чётко увидеть, как разукрашена его физиономия моими кулаками.

Перед глазами мелькают эпизоды нашей драки. Костяшки, кулаки ещё помнят ощущение от соприкосновения с кожей, лицом отца.

Господи, когда я превратился в чудовище, которое кайфует от драки с родным отцом?

Кто меня превратил в это чудовище?

– Что случилось? – повторяет отец, и в голосе появляются требовательные нотки.

– К тебе полиция пришла! – зло выплёвывает мать и, оттолкнув меня, распахивает дверь.

На пороге двое – те же самые, кто приходил в больницу к Ане. Аня… в сердце кто-то вонзает ржавую иглу и проворачивает её с особым остервенелым удовольствием. Один из оперов, кажется, тоже узнал меня, потому что сухо кивает, растянув губы в вежливой улыбке.

Все мои мысли о финансовых делах отца осыпаются пеплом, потому что я немного в курсе, что всеми этими делами занимаются разные подразделения.

Значит, что-то связанное с Аней. Тогда почему отец?

Я медленно поворачиваюсь к отцу, пытаюсь понять, что написано на его разукрашенном лице, но от Романа Георгиевича Орлова ярких эмоций не дождёшься – даже в такой ситуации он остаётся холодным и невозмутимым.

– Где мы можем побеседовать с глазу на глаз? – интересуется один из полицейских, самый старший на вид.

Отец кивает в сторону своего кабинета и уводит представителей закона за собой, а мать, прямая, словно палка, доходит до дивана и оседает на него

– Марк, что в нашей жизни происходит? Куда мы катимся? В нашем доме полиция… это невероятно.

Мать кажется потерянной и разбитой, съёживается, становясь маленькой и хрупкой.

Волнует ли её судьба отца? Полицейские? Или только имидж семьи Орловых?

Что на самом деле волнует мою мать? Загадка.

– Если бы я знал, что вообще происходит, цены бы мне не было, – я подхожу к дивану, упираюсь в спинку кулаками, а мать смотрит на меня через плечо. –