Читаем без скачивания Цивилизация рассказчиков: как истории становятся Историей - Тамим Ансари
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Поначалу плантаторы пытались использовать рабов из числа коренных американцев, но болезни выкосили местное население, а выжившие были настолько слабы, что тяжелый труд их попросту убивал. Поэтому европейцы обратились к другому источнику рабов – Африканскому континенту. Так возникла новая мировая экономическая система, которая привела к ужасающим последствиям для огромного числа людей. Сахар, произведенный в Карибском бассейне, отправлялся в города на побережье Северной Америки. Там его перегоняли в алкоголь, который отправляли в Европу, чтобы продать и купить оружие. Оружие везли в Африку и обменивали у прибрежных племен на рабов, которых эти племена с помощью европейского оружия захватывали во внутренней Африке. Рабов переправляли в Карибский бассейн и обменивали на сахар, после чего цикл начинался заново.
Купленными рабами европейцы без разбору загружали корабли. Таким образом, между сидящими в переполненных трюмах людьми зачастую не было ничего общего, кроме цвета кожи. Во время плавания через океан множество рабов умирало; тех же, кто выживал, продавали на основе таких факторов, как пол, вес и здоровье. Родственные и социальные отношения, которые могли связывать рабов, не играли роли. По сути, эти люди превращались в рабочие единицы наподобие деталей машин.
Рабов европейцам в основном поставляли арабы и африканцы. Последние не считали, что предают своих собратьев в некоей всеобщей войне между белыми и черными, потому что Африка была континентом, а не цивилизацией и на этом континенте жили люди множества разных культур и национальностей, говорившие на множестве разных языков. Для африканцев, живущих к югу от Сахары, цвет кожи не был маркером идентичности. В их мире почти все имели темную кожу.
Через год после того, как Колумб отправился в первое плавание в Америку, в империи Сонгай к власти пришел великий правитель Аския Мохаммед, и та, поглотив империю Мали, начала восхождение к вершине могущества. Вдоль восточного побережья Африки сформировалась разветвленная торговая сеть, объединившая около 40 городов-государств и связанных с ними племенных кланов. Среди этих городов стоит упомянуть Большой Зимбабве, от которого сегодня осталось около 80 гектаров каменных руин. Когда в Африку прибыли первые европейские работорговцы, Большой Зимбабве все еще был столицей государства народа шона, которое активно торговало с такими дальними странами, как Китай.
Начавшаяся эпоха трансатлантической работорговли нарушила историческую траекторию развития Африканского континента во многих фундаментальных аспектах, выходящих за рамки страданий отдельных людей. Вдоль западноафриканского побережья от Анголы до современной Гвинеи-Бисау выросли новые города – работорговые порты. На самом континенте возможность заработать деньги на «черном товаре» привела к тому, что люди, вместо того чтобы заниматься сельским хозяйством, скотоводством и ремеслом, активно взялись за охоту на людей.
В рабстве как таковом не было ничего нового. Люди порабощали людей испокон веков. Римляне построили на рабстве свою империю. Викинги обогащались, продавая славян в рабство мусульманам. На протяжении большей части человеческой истории моральные кодексы, регулировавшие отношения между людьми, считались применимыми только к членам собственной группы. Такие кодексы были призваны поддерживать порядок внутри ее, но не касались ее отношений с внешним миром. В частности, люди не видели ничего плохого в порабощении «других». Вопрос был только в том, кого считать «другими». Какая степень инаковости превращала человека в чужака, которого можно сделать рабом?
Для викингов, римлян, арабов и большинства людей на протяжении всей истории основным критерием служила власть. Те, кто выигрывал сражение, получали право поработить проигравших, кем бы они ни были. В Римской империи класс рабов представлял собой пестрое сборище из всех народов, которых когда-либо завоевывали римляне.
Европейцы наводнили Америку как разнообразное, но тем не менее единое созвездие, разделяющее общие идеи. Не то чтобы все они были друзьями; они яростно между собой воевали и убивали друг друга, но при этом считали прочих европейцев такими же людьми, как они сами. И вот теперь они оказались на континенте, населенном совершенно иными людьми, которые выглядели не так, говорили на непонятных языках, ели странную пищу, носили необычную одежду (или вообще ее не носили) – короче говоря, демонстрировали все возможные признаки инаковости. И вдобавок ко всему они имели совершенно другую историю.
Итак, европейские переселенцы занялись преобразованием «дикой природы» в «цивилизованные сельскохозяйственные угодья» (как они это видели). Коренные жители пытались помешать им причинить вред «живой Земле» (как они это видели). «Слидинение» шло нелегко. Здесь столкнулись две цивилизационные галактики, каждая из которых была зрелым, согласованным целым с мощным ключевым нарративом. Европейцы не рассматривали свои вооруженные конфликты с коренным населением как войну: воевать между собой могли только цивилизованные люди. Для них это походило на борьбу с хищниками в дикой природе. Почти не было шансов на то, чтобы европейские переселенцы и коренные жители сумели увидеть друг в друге таких же людей, как они сами. Даже очевидно общие черты – все они любили своих детей, все истекали кровью, когда им наносили раны, и многое другое – были наполнены для них разным смыслом, потому что те и другие принадлежали к очень разным созвездиям идей.
То же отношение, которое обусловило катастрофическое столкновение европейского мира и мира коренных американцев, распространялось и на африканских рабов. Да, рабство существовало с незапамятных времен, но теперь возник новый тип рабства, основанный на идее расовости – представлении о том, что разные виды людей не равноценны по своей природе и некоторым из них предначертано Богом быть рабами.
Работорговля и использование рабского труда приносили деньги, а потому не представлялось возможным отказаться от них. Но те, кто занимался продажей людей или заставлял их работать до смерти на своих плантациях, не хотели считать себя плохими людьми. Расизм позволял примирить то и другое в рамках единого концептуального созвездия. Основанная на идее расовости работорговля была подобна позорному чудовищу, прикованному цепями к фундаменту европейской колонизации Америки. Люди, находящиеся наверху, старались не обращать внимания на его приглушенный рев и продолжали свой пир.
20.
Центр мира рушится
(1500–1900 гг.)
Примерно в то же время, когда Колумб отплыл в Америку, Китай достиг зенита величия, сопоставимого с самыми славными эпохами его прошлого. Когда европейцы бросили якоря в китайских портах, империя Мин уже прошла свой пик и начала угасать, но это еще не было очевидно: слаженный мир, приведенный в движение императорской династией, еще сохранял свой импульс. Насколько связанными оставались все его части? Трудно сказать. Китай был слишком большим, слишком сложным и слишком многообразным, чтобы легко судить о его здоровье в целом. Его ландшафты варьировались от покрытых снегами гор до засушливых пустынь и заболоченных речных долин, включая все, что было между ними. В его границах жили почти 50 этнических групп, говоривших на более чем 250 языках, и множество конкурирующих национальностей обитало по обе стороны этих границ.
Да, Европа и Средневосточный исламский мир были столь же разнообразны, но, в отличие от них, китайское созвездие пронизывало глубокое ощущение собственного социального и политического единства. Китай не был национальным государством, но не был он и просто империей – пожалуй, его можно назвать цивилизационным государством. И вот теперь ключевой нарратив, который наполнял его смыслом, начал ветшать.
Согласно основной идее, унаследованной китайцами из далекого прошлого, для того, чтобы в мире царили порядок и гармония, каждый человек во всякой ситуации должен был делать то, что на его месте сделал бы Конфуций. Но Конфуций не давал четкого ответа на любой вопрос, потому что реальная жизнь постоянно подбрасывала все новые головоломки. Иногда конфуцианские директивы и вовсе, казалось, противоречили друг другу. Одной из самых сложных и потенциально опасных ситуаций, поднимавшей мучительные вопросы, была передача императорской власти. На первый взгляд все казалось ясным: когда умирал старый император, место занимал его старший сын. Это сохраняло порядок во вселенной. Но что делать, если старший сын – идиот? Или малолетний ребенок? А что, если император не оставил после себя сыновей?
Столкнувшись в 1524 г. с таким кризисом, придворные чиновники решили возвести на престол 13-летнего двоюродного брата покойного императора. Чтобы процедура соответствовала
