Читаем без скачивания Песчаная роза - Анна Берсенева
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– Да с кем же я стану об этом говорить? – удивилась Ксения.
И подумала: «Я и не поняла даже, что ты сейчас сказал».
Он не ответил и, ей показалось, вообще не услышал ее вопроса. Она чувствовала, что он сильно взволнован, хотя и не могла понять, с чем его волнение связано. Но он уже сообщил столько неожиданных и невероятных сведений о себе, что любая подоплека его поведения не показалась бы ей теперь странной.
– Куды вас везци, пане? – спросил вислоусый извозчик на привокзальной площади.
– У гатэль, – ответил Сергей Васильевич.
– У яки?
– Усё роуна. У «Бельвю», напрыклад.
– Добре, пане, – кивнул извозчик.
Сергей Васильевич отвечал, кажется, лишь машинально. Ксения не слишком удивилась тому, что он знает еще и этот язык. Какой, кстати? Наверное, польский.
Улицы были мощенные, дома в основном двух и трехэтажные. В общем же этот город производил в сравнении с Парижем, Берлином и Варшавой унылое впечатление. Может, из-за ноябрьского мрака, не развеивающегося и белым днем, а может, из-за того, что Ксения ощутила еще на приграничной станции, где меняли колеса при въезде на советскую территорию. Замена длилась долго, и все люди, которых она видела за это время на платформе и у приземистого вокзального строения с надписью «Негорелое», выглядели или угрожающе, как многочисленные военные, или так нищенски, так как-то понуро, будто у них сгорели дома, они выскочили в чем были на улицу и долго брели под ветром, не имея куска хлеба и дойдя поэтому до изнеможения.
Минские прохожие изможденными, правда, не выглядели, но лица у них были такие хмурые, словно они спешили поскорее убраться с улиц от какой-то унылой нудьги. Так назвала это женщина, которая стояла рядом с Ксенией у окна в вагонном коридоре и смотрела на платформу станции «Негорелое». «Унылая нудьга», – сказала она, и мужчина, с которым эта женщина села в поезд в Варшаве, раздраженно бросил из-за приоткрытой двери: «Ванда, вернись в купе».
Отель находился близко от вокзала. Сергей Васильевич подал руку выходящей из пролетки Ксении и велел извозчику дожидаться. Выскочил на улицу мальчик, подхватил кофр, вошли в маленькое помещение перед стойкой. Ксения думала, что поднимутся в номер, но, переговорив с портье, Сергей Васильевич сказал:
– Я не хотел бы оставлять тебя в номере одну. Если ты не слишком устала…
Она так обрадовалась его словам, что, не дожидаясь, куда он предложит ехать, сказала:
– Я поеду с тобой.
Да и какой смысл был бы спрашивать? Все равно улицы, по которым тащилась пролетка, были для нее на одно лицо и никаких собственных целей у нее в этом городе не было. Да и нигде не было.
Дом, возле которого Сергей Васильевич остановил извозчика, был похож на московский. Чем именно похож, Ксения в точности не сказала бы, но в такой же особняк с классическими колоннами в переулке за Тверским бульваром ее когда-то водили на детские праздники.
Сергей Васильевич вышел из пролетки. Ксения чувствовала, что весь он как натянутая струна.
– Чакаць вас, пане? – спросил извозчик.
Он расплатился, не ответив. Ксения тоже вышла из пролетки, хотя он, кажется, забыл о ее существовании.
Он стоял напротив этого дома с белыми колоннами в каком-то странном оцепенении, словно не решался в него войти. Не решаться – это было так на него не похоже! Плотные низкие тучи разошлись, тусклый солнечный луч высветил его лицо, напряженное и растерянное.
Ксения перевела взгляд на колонны, на массивную дверь особняка… Ничего в них нет особенного. На фасаде плакат, на котором под ярко-красным нарисованным солнцем красными же буквами написано «Акадэмiчная канферэнцыя па рэформе беларускага правапiсу i азбукi. 14–21 лiстапада 1926 года». Непривычно вкрапление латинских букв в кириллицу, но смысл понятен. И что могло его так взволновать? Не азбука же и не солнце, нарисованное красным по белому!
Дверь особняка вдруг открылась, и на улицу стали выходить люди. Вскоре они заполнили тротуар перед зданием и даже проезжую часть. Они что-то обсуждали громко и горячо, закуривали, смеялись. По тому, что пальто были только на некоторых из них, и не надеты, а лишь накинуты на плечи, можно было понять, что в конференции, которая в этом особняке проходит, начался перерыв.
Сергей Васильевич сделал шаг вперед, еще один, еще… Ксения пошла рядом с ним, он остановился, она по инерции обогнала его, обернулась… И сама остановилась как вкопанная.
Она никогда не видела его счастливым. Даже не представляла, как это может выглядеть, не задумывалась об этом. Ей просто было достаточно его существования – любого. И тем более ошеломляющим оказалось то, что она увидела сейчас.
Он переменился совершенно. Вместо привычного холода его глаза наполнились, переполнились таким светом, который можно было назвать только абсолютным счастьем. Если это вообще имеет название на человеческом языке. Свет бил из его глаз ослепительным потоком.
Остолбенев, Ксения проследила направление этого потока и поняла, кому он предназначен.
Из дверей особняка вышла молодая женщина в синей плиссированной юбке и светло-голубой блузке, поверх которой на плечи было накинуто пальто. Ее волосы были заплетены свободно, так, что прядями, как светлой сетью, прикрыты были виски и даже щеки. Но все это – блузка, пальто, прическа – было лишь обрамлением совершенной, цельной красоты, которая являла себя в этой необыкновенной женщине. Красоты и гармонии.
Разговаривая с девушкой, вышедшей на улицу вместе с нею, она поежилась от порыва ветра, одной рукой потянулась к вороту своего пальто, другой поправила растрепавшиеся пряди… И вдруг замерла, медленно повернула голову и взглянула на Сергея Васильевича. Ксения видела все ее движения в мельчайших подробностях и готова была поклясться: та взглянула на него потому, что почувствовала его взгляд. И, взглянув, ахнула, опустила руки, пальто упало с ее плеч, но она этого не заметила, потому что уже шла ему навстречу стремительно, не шла, а летела. Так лететь могла бы птица.
«Или ангел, – в смятении подумала Ксения. – Синеглазый ангел».
Глаза у этой женщины действительно были такие синие, что это заметно было даже на расстоянии. А когда она перебежала через дорогу и остановилась в шаге от Сергея Васильевича, стало видно, что и ее глаза переполняет то же безбрежное, ничему не подвластное счастье.
Два человека были
