Читаем без скачивания Песчаная роза - Анна Берсенева

– Здравствуйте, Вероника Францевна, – сказал он.

– Здравствуй, Сережа, – ответила она. И сразу же поправилась: – Сергей Васильевич.

– У вас все благополучно?

– Да, благодарю вас.

Кажется, она слегка удивилась его вопросу. Ксении же было теперь понятно, почему он об этом спрашивает. И почему смотрит сейчас в эти небесные глаза, а не на белые скалы Дувра. От того, что она чувствовала его, как себя саму, нет, более, чем себя саму, – все, что он без слов говорил сейчас Веронике, звучало и у нее внутри тоже. Этому Ксения нисколько не удивлялась. Удивительно ей было лишь то, что она и ответы Вероники слышит сквозь произносимые ими вслух, неважные для них обоих слова.

– Я рад, что привелось вас увидеть, – сказал он.

«Как я жил без тебя? Зачем?»

– Так неожиданно! – ответила Вероника.

«Это единственное, чего я ждала. Я знала, что это будет».

– Очень удивился вашему имени в списке участников конференции по орфографии.

«Я уже одним твоим именем счастлив. Но дай и посмотреть на тебя, сердце мое».

Она засмеялась, махнула рукой, сказала:

– Это Яша выдумал, чтобы я выступила. Он считает, что у меня крыничная беларуская мова и что она должна прозвучать. А я сегодня в ночь работаю, ну и пришла, мне ж не тяжко.

«Смотри, любимый мой. А я – на тебя. Если бы нам смотреть друг на друга вечно!»

Их безмолвный разговор звучал у Ксении в ушах, как бой колокола. Слушать его было так больно, что она до крови закусила губу, чтобы от этой боли отвлечься.

– Дзень добры, – раздалось рядом.

Подошедший к Веронике молодой человек в костюме и галстуке держал в руках ее пальто. Он был маленький, круглощекий и казался бы в своем солидном костюме нелепым подростком, если бы не чудесные черные глаза, большие и печальные. Человека с такими глазами невозможно назвать нелепым, и возраста он не имеет.

– Яша, – обратилась к нему Вероника, – ты знаком с Сергеем Васильевичем Артыновым?

При этих словах Яша побледнел так, что, Ксении показалось, он сейчас потеряет сознание. Очевидно было, что в Веронику он влюблен по уши, что ее отношение к Артынову не является для него тайной и что он отдал бы все на свете, чтобы она забыла этого человека навсегда.

– Вы же помните, Сергей Васильевич, я жила у Цейтлиных? – спросила Вероника. – Собственно, и теперь у них живу.

– Помню, – ответил он. – Надеюсь, у доктора все хорошо?

– Вашими заботами, – со странной интонацией произнесла она. – А это Яша Цейтлин, его сын. Он поэт.

– Якуб Пралеска, – сказал Яша, протягивая Сергею Васильевичу руку. – Вероника никак не может привыкнуть, что у меня теперь другое имя.

– И не привыкну, – фыркнула она. – Псевдоним хорош на обложках книг. А родителей обижать ни к чему.

Пожимая Яшину руку, Сергей Васильевич проговорил сквозь зубы:

– Трудно не согласиться.

«Да ведь он ревнует!» – без слов ахнула Ксения.

Она и предположить не могла, что это возможно! Хотя как бы она могла предположить? Не ее же ему было ревновать… Но ревновать Веронику еще более странно. Даже не потому, что Яша не представляет собою объект для ревности, а потому, что никаких мужчин кроме Сергея Васильевича для той просто не существует.

Ксения думала, он видит людей насквозь. Но не синеглазых ангелов, значит.

Яша набросил Веронике на плечи ее пальто. Сергей Васильевич наконец взглянул на стоящую поодаль Ксению. Ей показалось, он ее не узнаёт. Но он сказал:

– Позвольте представить мою жену Ксению.

В глазах Вероники синева всплеснулась, как от брошенного в озеро камня. Что было в этом всплеске – изумление, печаль? То и другое вместе и что-то еще, наверное.

Когда она протянула руку, то уже казалась спокойной. Но Ксению это не обманывало. Как не обманывало и то, что Сергей Васильевич знакомит ее с женщиной, которую любит. Воспитанный человек не станет же делать вид, будто не знает свою спутницу, стоящую рядом. Ну, представил женой. Но что значит запись в документах, к тому же сделанная под давлением обстоятельств! Ничего она не значит по сравнению с любовью, от которой воздух плавится между двоими так, что это всем видно.

Ксения безучастно пожала руку Вероники, поняв вдруг, что с ней так здороваются впервые. В том мире, где принято было пожимать людям руки, она была еще ребенком и к ней это обыкновение не относилось. А в мире, в котором ей пришлось повзрослеть, никто не пожимал ей руку, потому что никто не считал ее человеком. Кроме Сергея Васильевича. Это подумалось некстати – целый сонм воспоминаний сразу же обрушился на нее: прохлада его руки во влажном жаре алжирской ночи, и ее рука между его ладонями на улице перед «Фоли Бержер», и… Она поняла, что сейчас разрыдается в голос.

– Откуда же вы узнали про нашу конференцию? – спросил Яша.

Может быть, он хотел произнести это так, чтобы вышло в духе светской беседы. Но прозвучало в его голосе лишь досадливое: кой черт тебя сюда принес?

– О ней пишут все газеты, – ответил Сергей Васильевич. – Во всяком случае, в Польше.

– Да, она международная. – В Яшином голосе послышалась гордость. – Из Германии ученые к нам приехали, из Литвы, из Польши тоже. Будут эпохальные последствия для белорусской культуры!

– На вашем месте я побеспокоился бы, какие последствия будут для участников этой затеи. – Сергей Васильевич зло усмехнулся и кивнул на плакат с нарисованным солнцем. – Думаете, ваши бел-чырвона-белые картинки пройдут незамеченными?

Под участниками он подразумевает, конечно, Веронику. На Яшу-то ему плевать, как и на саму затею. Это было Ксении понятно. Слова про картинки – непонятны. Но не имело значения уже ни то, ни другое.

Она сделала шажок в сторону. Еще один, побольше. Еще.

– Нам патрэбна сапраудная рэформа беларускай мовы! – воскликнул Яша дрожащим от волнения и возмущения голосом. – Найхутчэйшым чынам!

Ксения попятилась и нырнула в арку соседнего дома.

– Вам, лично вам, требуется поменьше думать о великих целях, а побольше…

Она не услышала окончания фразы, которую Сергей Васильевич произнес обычным своим холодным тоном.

Двор был темным, и в ноябрьском полумраке никто не заметил бы, как она прошла его насквозь. Даже если бы кому-то было до нее дело.

Ксения не знала, куда бредет по узким улочкам. Вернее, знала, что ее движение не направлено никуда.

Стемнело, зажглись фонари. Пошел дождь. Ксения поняла это только когда почувствовала, что вода ручейками стекает с полей шляпки ей за ворот и что пальто промокло насквозь. Точно так же, насквозь, промокло ее