Читаем без скачивания Песчаная роза - Анна Берсенева

– Пойдем, – сказал он.

Ксения стала выбираться из ванны, но прежде чем успела это сделать, Сергей Васильевич взял ее на руки.

Он никогда не хотел ее, она это знала. Но сейчас и сама чувствовала не желание и даже не то, что прежде называла любовью. Что-то неназываемое, бесконечное, как жизнь и смерть, связывало ее с ним.

Глаза привыкли к темноте, и Ксения увидела широкий пружинный матрас на полу комнаты, в которую Сергей Васильевич вошел с нею на руках.

– Подушек тоже нет, – сказал он. – И одеяла. Очень ты замерзла?

– Я в твоей рубашке согрелась, – ответила она. – Да мне и не бывает холодно. Как лягушке. Когда к дедушке ездила, до льда в пруду купалась.

– Ложись тогда, царевна-лягушка, – сказал он.

Ксения не увидела его улыбку, но расслышала ее. И спросила:

– А ты?

– И я.

Сергей Васильевич опустил ее на матрас, укрыл своим пальто – оно лежало здесь же, оказывается, – и лег рядом. Она положила голову ему на плечо. Он подтянул пальто так, чтобы они оказались под ним оба, и сказал:

– Так теплее будет.

Не тепло, а жизнь вливалась в нее от того, что он ее обнял.

– Сережа… – проговорила Ксения. И спросила: – Можно мне так? Называть тебя так.

– Тебе все можно, моя родная.

Она почувствовала, что сейчас заплачет от его слов. От того, что он считает ее родной, но любит другую женщину. Все в нем говорило ей об этом. Она провела пальцем по его ключице. Коснулась губами его груди. Замерла, прислушиваясь к биению его сердца. Положила руку ему на живот.

– Я не могу, – сказал он чуть слышно. – Вдруг это ребенку повредит?

– Ведь ты не поэтому…

– Не поэтому. Прости меня.

– Но что же ты мог бы с этим поделать? Я тоже не хочу, чтобы… Чтобы ты представлял вместо меня Веронику. Это было бы очень… Это не надо.

– Я не знаю, что для тебя сделать. – Его горло судорожно дернулось. – И что бы ни сделал, всего будет мало.

– Ничего не надо делать. Думай обо мне иногда.

– Это не называется думать. Сам не понимаю, как все это называется.

Ее голова лежала у Сергея на плече. Он поцеловал ее в макушку. Его ладонь накрыла ее щеку, висок. Сила и нежность его руки была неизмерима.

– Спи, Кэсси, – сказал он.

И она в ту же минуту уснула.

Глава 16

Открывшая Соне дверь девушка в пижаме была совсем сонная – видно, прямо из постели.

– Ой, извините! – сказала она, зевая. – Я всю ночь видео монтировала, вообще забыла, что вы сегодня приезжаете! И Сережка спит еще.

– Пусть спит. – Соня улыбнулась. – И вы ложитесь, досыпайте.

– Ага, – согласилась она. – Я Паулина, сестра Алеськина троюродная.

– А я Соня.

– Берите там в холодильнике что видите, Соня. И кофе себе варите. Есть капсулы и молотый. А я через часик опять проснусь.

Паулина скрылась за дверью комнаты. Соня зашла в ванную, потом в кухню. По всему обустройству квартиры было понятно, что хозяйка живет одна, покупает домой всякие милые и бессмысленные штучки вроде сидящей на краю стола деревянной лягушки в шляпе и со свесившимися веревочными лапками, пользуется всеми существующими на белом свете гаджетами, не слишком утруждает себя распутыванием проводов от них, как и уборкой вообще, немножко хипстерка и немножко раздолбайка. Одним словом, несмотря на необычное имя, обычная девчонка, каких полно и в Москве.

Да и сам Минск, центр которого Соня увидела в ноябрьской тьме по дороге с вокзала, напоминал Москву в каком-нибудь районе, застроенном послевоенными добротными домами. Улицы широкие, здания подсвечены, просторно и чисто.

После полугода, проведенного в замкнутом пространстве больницы с перерывами только на сон, ей было странно ехать по незнакомому городу. Будто в космосе оказалась. Но интуиция, которую Борис Шаховской когда-то называл самым заметным ее качеством, никуда не делась, и Соня сразу почувствовала в этом городе то же, что и в людях всегда чувствовала сразу – открытость, доброжелательность и нежелание казаться более значительным, чем ты есть на самом деле. Алесина троюродная сестра была на свой город в точности похожа.

Включать шумную кофеварку Соня не стала – сварила себе кофе в джезве. Подумала, не пойти ли прогуляться, но решила, что в спальном районе смотреть особо нечего. Из окна третьего этажа смутно различался двор с детской площадкой и вентиляционной будкой, стена которой была выкрашена в черный цвет. Наверное, шел ремонт, потому что будка была обнесена оградой с навязанными на нее ленточками, и люди в рабочей одежде что-то возле этой ограды делали. Удивительно, что коммунальные службы работают в такой ранний час, да еще в воскресенье, но, может, это обычное дело. Все обрывочные Сонины сведения о Беларуси сводились к тому, что люди здесь трудолюбивые, потому и чисто везде. Еще возле будки виднелось что-то вроде баннеров, но понять, для чего они, или хотя бы толком разглядеть их в полумгле было невозможно. Нет, гулять по дворам панельных многоэтажек, тем более промозглым утром, совершенно не хотелось.

Дверь приоткрылась, и в кухню величественной походкой вошел огромный кот, черный и блестящий. Невозможно было узнать в нем облезлого большеухого гремлина. Имя Бентли подходило ему теперь как нельзя лучше. Соня только вздохнула. Как все-таки странно, что именно к ней при ее полном равнодушии к животным постоянно выносит этого кота! И никуда ведь не денешься – каждый раз это происходит не потому, что она того хотела, а в силу непреодолимых обстоятельств. Или не так уж важно, хотела она того или нет?

«Важно, какой вышел результат, – вспомнила Соня. – В плюс или в минус. В вашем случае вышло в плюс. Этого достаточно».

Удивительным образом вспомнился и человек, который говорил ей это, и даже его имя – Бахтин Роман Николаевич. Хотя чему удивляться? У нее всегда была хорошая память, стихи в детстве могла читать наизусть часами. А в последнее время ее память только обострилась от необходимости постоянно держать в голове десятки врачебных назначений.

Бентли уселся у раковины и окинул Соню изучающим взглядом – способна ли она его накормить? Ну способна, способна. Соня достала пакет с кошачьим кормом. И корм был тот же самый, которым она когда-то кормила Бентли, и держала его Паулина в таком же шкафчике под раковиной.

Как только кот захрустел сухими шариками, в кухню вошел Сережка.

– Здрасьте, – сказал он. – Вы меня прям сегодня в Москву заберете, да?

Он казался растерянным