Читаем без скачивания Песчаная роза - Анна Берсенева
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– У нас билеты на сегодняшний вечер, – подтвердила она. – А ты что, не хочешь ехать?
– Хочу! – горячо заверил Сережка.
Расспрашивать, отчего такой энтузиазм, Соня не стала и спросила вместо этого:
– А почему ты меня на «вы» называешь?
– А как же?
– Да так же. Как Женю.
– Ладно, – легко согласился Сережка. – Мама говорит, взрослых надо на «вы» называть. Но я считаю, не всех. И это устарело уже.
– Не знаю, устарело или нет, – улыбнулась Соня, – но меня можно на «ты».
– Ты вообще на Женю похожа, – кивнул он.
– Вообще-то совсем не похожа. Мы двойняшки, а не близнецы.
– Не лицом. А так, ну, в целом.
– Спасибо. – Она снова не сдержала улыбку. – Что тебе на завтрак приготовить?
– Яичницу, – ответил Сережка. – Только без соплей. Вилкой надо помешать на сковородке.
– Может, омлет?
– Можно.
В ванной зашумел душ – Паулина, значит, проснулась тоже.
– Не знаешь, Паулина будет омлет? – спросила Соня. – С травами.
Пучки увядшего укропа и петрушки она заметила в холодильнике. Это было единственное, что там обнаружилось кроме упаковки яиц и бутылки молока.
– Конечно, будет, – ответил Сережка. – Линка все это время что попадется, то и ест.
Что означает «все это время», Соня спросить не успела – в кухню вошла Паулина. Мокрые русые волосы падали ей на глаза.
– Доброе утро, – сказала она. И спросила, глядя, как Соня ставит сковородку на плиту: – Вы проголодались, да?
– Не больше остальных, – ответила Соня. – Но я уже кофе выпила, а вы еще нет.
– Я вообще-то ем сначала, а потом уже кофе, – сказала Паулина. – Мой бывший бойфренд пытался мне кофе в постель подавать, так у меня от него только живот болел. От кофе, не от бойфренда. Хотя и от бойфренда тоже. – Она включила кофеварку и добавила: – Но теперь все перевернулось.
Соня посчитала неловким спрашивать, что именно перевернулось после расставания с бойфрендом в жизни девушки, которую она видит впервые в жизни. Поэтому заметила только:
– У вас такое имя красивое. И необычное.
– Не такое уж необычное. – Паулина вставила капсулу в кофеварку. – У нас в классе две Паулины было.
– Надо же, какая мода!
– Не то что мода, просто у второй Паулины тоже мама в Купаловском театре работала. Только моя в оркестре, а ее – в гримерном цеху. – И, заметив недоумение в Сониных глазах, сообразила: – А, вы же не знаете! Это спектакль такой, «Паулинка», очень знаменитый. Семьдесят пять лет в Купаловском театре у нас идет. Там главную героиню так зовут.
– Жаль, что мы сегодня уезжаем, – сказала Соня. – Вдруг удалось бы спектакль посмотреть.
– Так теперь ведь не посмотреть уже. Каких-то шавок вместо труппы, конечно, подогнали. Но зачем на них смотреть? Сволочи бездарные.
Недоумение в Сониных глазах превратилось, наверное, в полнейшее изумление. Из всего сказанного она не поняла ни слова.
– Вы что, вообще ничего про нас не знаете? – с не меньшим изумлением спросила Паулина. – И что Купаловский театр закрыли прямо перед столетним юбилеем, потому что он весь против Лукашенко выступил? Ничего себе! Как с Луны свалились.
– Линк, ну чего ты на нее наезжаешь? – сказал Сережка. – Она у Жени в реанимации работает. Мама говорит, они оттуда только спать выходят.
– Ну разве что, – нехотя согласилась Паулина.
– Вы про ваши демонстрации говорите? – наконец догадалась Соня.
Она вспомнила, что в августе Алеся, как только переодевалась после смены, включала айфон и смотрела в белорусском телеграм-канале видео с идущими по улицам колоннами, над которыми были развернуты бело-красно-белые флаги.
– Демонстрации!.. – фыркнула Паулина. – Это у вас демонстрации на первое мая. А у нас по триста тысяч выходило. Для Минска это все равно что для Москвы три миллиона! У вас выходили когда-нибудь три миллиона за свободу?
– Когда-то выходили.
– А у нас не когда-то, а все лето! И сейчас тоже. Хотя за это убивают, как Ромку!
– Какого Ромку? – осторожно спросила Соня.
Она видела, как взволнована Паулина, и предпочла бы вообще не расспрашивать ее. Но и молчать было неловко.
– Ромку Бондаренко, соседа моего! Вон его портрет, можете посмотреть. Вон там, где будка.
Паулина указала на окно, и Соня выглянула в него. Пространство внизу преобразилось совершенно. Было уже совсем светло, и впечатление оказалось очень сильным.
Весь двор был уставлен, уложен, завален цветами. Они стояли в вазах и корзинах, охапками лежали на детской площадке. У стен вентиляционной будки, возле ее черной стены, цветы были тоже. И плакаты, и зажженные лампадки, и бело-красно-белые ленточки. И множество людей, кладущих всё новые цветы к большой фотографии улыбающегося молодого человека. Живой интерес ко всему на свете был в его глазах так выразителен, что Соня разглядела это даже из окна третьего этажа.
– Это Ромкин портрет, – сказала Паулина. – Он художник, детскую студию вел и в нашем дворе жил. И на этой будке нарисовал диджеев перемен. А, вы же не знаете, кто это! – покосившись на Соню, заметила она. – Вообще, конечно, это что-то. Как человеку про одно рассказывать, когда он ничего, ну вообще ничего не знает? Тут даже непонятно, с чего начинать. Ну, диджеи перемен – это диджеи, которые, когда бюджетников на митинг за Лукашенко согнали, врубили им Цоя вместо гимна советского. Их за это на десять суток посадили. Просто за Цоя. «Перемен, мы ждем перемен». Вы хоть песню такую слышали?
– Песню такую слышала.
Презрение, с которым смотрела Паулина, заставляло не сердиться на нее, а стыдиться за себя. Ну да, она провела последние полгода словно бы на Марсе. А если бы и нет? Многие ли ее знакомые, которые работают не в реанимации, а в своих квартирах, у распахнутых в мир компьютерных окошек, знают про диджеев перемен, и про убитого Ромку, и про триста тысяч под бело-красно-белыми флагами, и вообще про что-либо, происходящее вне их тщательно обустроенных норок, отгороженных от всего, что представляется некомфортным? Да никого из них все это просто не интересует. И Соню не интересовало тоже. «Ты начисто лишена социального чувства», – правду Борис говорил. И теперь ей стыдно перед девочкой с мокрыми русыми волосами.
– Ромкин рисунок черной краской замазали, – сказала Паулина. – Он опять нарисовал. И так десять раз. Потом мента поставили будку сторожить. И решеткой огородили. Люди тогда на эту решетку бел-чырвона-белых ленточек навязали. Это у нас такая новая технология – один
