Читаем без скачивания Песчаная роза - Анна Берсенева

флаг снять легко, а попробуй сто ленточек посрезай с арматуры, тем более когда их каждую ночь заново привязывают. Да и коммунальщики тоже ведь люди, им стыдно тоже. Тогда прикорытники сами сюда приехали. Глава федерации хоккея, борцы, которые на самом деле бандиты натуральные, еще там… Ну, вы их все равно не знаете. Лично ленточки срезали и орали тут всякое. Рома их в окно увидел и в дворовом нашем чате написал: «Я выхожу». Он всегда такой был – не мог терпеть, когда унижают. Я тогда у мамы была, а то бы тоже вышла, – горячо проговорила она. – А его они избили просто зверски, хуже гестаповцев, и увезли. Он потом в больнице умер. И врач написал, от чего, хотя гады требовали, чтобы он дал заключение, что Ромка пьяный был. Врача за это посадили. А двор наш теперь Площадью Перемен называют. Видите, весь в цветах. Я думаю, в Голливуде когда-нибудь фильм снимут. Это же такая драматургия! Я сама в киношколе учусь, понимаю. К тому же Ромка очень красивый был, его Том Холлан сыграет, может.

Паулина замолчала. Соня молчала тоже. А что она могла сказать?

– Сонь, может, я сам яичницу пожарю? – шмыгнув носом, спросил Сережка.

– Сейчас! – спохватилась она. – Жаль, сыра нет. Получился бы омлет эрболада.

Ей стыдно было произносить эти обыкновенные, не означающие ничего плохого слова. Вообще ничего не означающие, точнее.

– Я вас потом в центр свожу, – сказала Паулина. – Покажу город хотя бы. В Троицкое предместье, еще куда-нибудь. К нам ведь уже из Москвы люди начинали переезжать. Потому что городская инфраструктура такая же, как у вас, но всё дешевле и пробок нет. Моя подружка тетину квартиру москвичам продала, так они ей говорили, что в Минске хоть жить стали по-человечески. Дети в гимназию пешком ходят, и в музыкалку, и в художку, и во дворе одни гуляют. А в Москве для них двух водителей нанимать приходилось, иначе не добраться никуда. Мы думали, выберем сейчас нормального президента вместо этого неандертальца, и Минск будет современный восточноевропейский город…

– Будет еще, – сказала Соня.

– Не знаю, – вздохнула Паулина. – Я, конечно, надеюсь и уезжать не хочу. Но всё только к Северной Корее приближается, а не к Варшаве или к Вильнюсу.

– Давайте в самом деле перекусим и куда-нибудь пойдем. – Соня взбила вилкой белки и перемешала их с нарезанной зеленью. – Покажете мне ваш Купаловский театр хотя бы с улицы. Ну и предместье это. Троицкое?

– Ага, – сказала Паулина. И добавила: – С вами как-то спокойно. Даже непонятно, почему.

Глава 17

Троицкое предместье показалось Соне островком старины в центре города. Старина эта выглядела, правда, туристически, но отдаленно напоминала рижскую и чуть менее отдаленно вильнюсскую, поэтому Троицкое предместье ей понравилось. В целом же минская архитектура производила впечатление такой нетронуто-советской, что нравиться могла, на ее взгляд, в основном культурологам. Но и первое утреннее ощущение – что этот город подает себя просто и прямо, не пытаясь имитировать величие, – при свете дня подтвердилось тоже.

Стоящий в центральном сквере Купаловский театр был похож на шкатулочку ручной работы. Среди голых осенних деревьев он выглядел воплощенным праздником.

Прежде чем повести Соню в этот сквер, Паулина обвела ее взглядом и спросила:

– На вас же ничего красно-белого нет? А то здесь президентская администрация, ищейки шныряют, могут прицепиться.

– Из-за красного пальто? – усмехнулась Соня.

– Удивляетесь? Мы уже нет, – вздохнула Паулина. – Мамин знакомый коробку от телевизора на балкон выставил – ну, вдруг придется по гарантии сдавать. Так к нему прямо домой пришли и штраф навесили. Красно-белая коробка потому что. Оруэлл отдыхает.

– Оруэлл – это кто? – спросил Сережка.

– Английский писатель, – ответила Соня. – Написал про тоталитарный мир. Хотя в Англии ничего такого не было.

– А что такое тоталитарный? – тут же поинтересовался он.

– А айфон тебе для чего? – напомнила Соня. – Погугли.

Может, конечно, надо было рассказать ему про Оруэлла и про тоталитаризм, но она давно уже заметила, что ценность представляют только знания, приобретенные самостоятельно. Даже если для их приобретения надо всего лишь пару раз коснуться пальцем экрана.

Они стояли в центре сквера рядом с фонтаном, уже отключенным на зиму. У ног бронзового мальчика, обнимающего лебедя над каменной фонтанной чашей, значилась дата – 1874 год. Купаловский театр, судя по его архитектуре, был построен примерно тогда же.

– Я там выросла, – глядя сквозь строй облетевших деревьев на затейливое театральное здание, сказала Паулина. – За кулисами.

В ее голосе послышалась тоска. Соня вдруг со всей ясностью поняла, что происходит сейчас и с этой девочкой, и с этим театром, и с этим городом. Как рушится, уже обрушилась и никогда не вернется их жизнь, ясная и человечная. И как Паулина идет по своему городу, словно по руинам.

– Давайте пообедаем, – стараясь, чтобы голос звучал как можно бодрее, предложила Соня. – Есть что-то белорусское аутентичное поблизости?

– Что считать аутентичным, – хмыкнула Паулина. – Если колдуны, то я даже не представляю, как хоть один можно проглотить.

– А дед говорит, кто десять колдунов съест, тот сам колдуном станет, – сообщил Сережка. И добавил просительным тоном: – Пошли колдуны есть, Сонь! А то Линка одну петрушку ест, даже чипсы не покупает, и я у нее голодный.

– Пойдемте в «Кухмистер» тогда, – сказала Паулина. – Это рядом, на Карла Маркса. Стильненькое заведение.

Неизвестно, что имела в виду Паулина, а Соне стиль ресторана «Кухмистер» показался литовским. Во всяком случае, точно такую массивную деревянную мебель и скатерти с орнаментом она видела в Вильнюсе.

– Так Великое княжество Литовское практически белорусское ведь было, – объяснила Паулина. – И «Погоня» у нас общая – ну, герб. И язык там был в основном белорусский. А колдуны то же самое, что литовские цеппелины.

Колдуны в меню имелись, но Соня заказала их только для Сережки. Приветливая официантка объяснила, что представляет собой это блюдо, и она решила, что тоже не сможет проглотить такие массивные колобки из картошки, мяса и сала.

– Я вот это возьму попробовать. «Сняданак пана Лявона». Что такое сняданак? – спросила она.

– Завтрак, – ответила официантка. – Традиционная закуска шляхтича.

– По-моему, довольно легкая закуска, – разглядывая в меню фотографию ярких мясных рулетиков и солений, сказала Соня. – Вы будете, Паулина?

– Ага, легкая! – фыркнула та. – Шляхтичи эти знаете как питались? На завтрак самогонки хряпнут и окороком закусят. Потом обедают до вечера. И на ночь еще по шесть блюд в себя загружают. А то, говорили, цыгане приснятся. Вы себе возьмите этот сняданок, а я у вас кусочек попробую. Для общего развития.

– Сонь, мне вот это еще возьми. –