Читаем без скачивания Мастер сахарного дела - Майте Уседа
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– Уже воскъесенье, нинья!
Через мгновение вышла Мар; волосы ее были растрепаны, халат подвязан на поясе узлом. Обернувшись, Солита увидела в зале на столе огромную коробку. Затем подбежала к ней и отодвинула крышку.
– Это патье невесты?
К ней подошла Мамита и со свойственной ей аккуратностью, с какой она выполняла домашние обязанности, достала атласный корсет, сообщив, что дворовая мастера принесла его совсем недавно. Горловина и рукава корсета были отделаны кружевными рюшами, а сам он – расшит шелковыми нитями. Положив его на стол, Мамита достала из коробки пышную юбку.
От прикосновения к шелку Солита пришла в восторг. Наряд, без сомнений, был красивый. Но еще красивее было ее платье. Она не изменила своего мнения, даже когда Мамита вынула белую кружевную фату и венок из свежего померанцевого цвета. Из ниньи Паулины невеста выйдет чудесная, но когда все увидят ее в голубом патьице с класным бахатным пояском на талии, то подумают, что нинья Ма заботится о ней, как о родной дочери. И что бережет ее от всякого зла и напастей.
Ее нинья ей обещала. Больше она не будет одна.
«Никогда».
Вскоре из спальни вышла и Паулина; выглядела она уставшей, с опухшими глазами и бледным лицом. Подойдя к ним, она увидела на столе наряд.
– Белое! – с изумлением воскликнула она. – Я не могу выходить замуж в белом. Я же вдова. О чем Виктор только думал? Разве он не понимает, что я…
Все три пары глаз устремились на нее в ожидании окончания фразы. Паулина перешла на шепот.
– Что я не чистая, – договорила она.
– Господи… – угрюмо пробормотала Мар и ушла в кухню.
Паулина последовала за ней.
– Я серьезно. Я не могу выйти замуж в белом.
– Другого платья у тебя нет.
– Отцу Мигелю не понравится.
– Эта асьенда все равно что Содом и Гоморра. Поверь, ему и других забот хватает.
В кухню вошел доктор Хустино; от него пахло мылом. На нем был зеленый фланелевый халат, который он носил, сколько Мар себя помнила. Этот халат подарила ему донья Ана. Несмотря на слишком плотную и теплую для жаркого тропического климата ткань, он все равно с ним не расставался.
– Позавтракаем? – предложил он.
Не успел доктор и глазом моргнуть, а Мамита уже накрыла на стол: испеченный сегодняшним утром мягкий хлеб, масло с вареньем, свежевыжатый апельсиновый сок, два кувшина – с кофе и молоком – и ваза с тропическими фруктами. Пока она жарила яйца, все рассаживались по местам.
Завтрак прошел в тишине; кто-то спешил, как, например, Солита, которая уплетала за обе щеки, стараясь управиться как можно скорее; а кто-то, напротив, ел неторопливо, как Мар, которая, казалось, всячески тянула время, будто бы у нее тем утром не было сил подняться из-за стола. На ее состояние обратил внимание доктор Хустино. Улыбка ее походила на вымученный оскал, искажавший черты лица. Накануне вечером Мар уговорила его проводить Паулину до алтаря. Сама она не осмелилась бы попросить его о подобном, а кроме него обращаться было не к кому. Доктор Хустино неохотно согласился: он не собирался ни на какую церемонию. Но Мар рассказала ему о приказе Фрисии, запрещавшем всем белым присутствовать на свадьбе, и отказаться он не смог.
– Какая же она коварная, эта Фрисия, – сказал он. – Меня не смущает, что на праздновании соберутся все африканцы, но вынужден признать: разум у нее извращен.
Когда с завтраком было покончено, Мамита подогрела в кастрюле воду и приготовилась купать Солиту. Та не капризничала и не тянула времени, а, напротив, даже проявила участие.
В комнату к Мар вошел доктор Хустино. Увидев его нахмуренное лицо, она поинтересовалась, не передумал ли он сопровождать Паулину до алтаря.
– Дело не в этом. – Опустившись на кровать, он поднял на нее взгляд. От радостной, шаловливой, ненасытной до познаний девочки с его глазами не осталось ничего, за исключением все того же пытливого ума. Она годами вырабатывала свой характер, сумела укротить пылкий нрав и редко позволяла себе искренний смех. Последний месяц выдался непростым, поселив в ее душе общие для них обоих печаль и боль; но было в ней что-то еще, что не давало ей покоя. – Мастер, думается мне, стал для тебя настоящим открытием. Не так ли? Я имею в виду, что немногие способны подставить под угрозу собственное благосостояние ради помощи обездоленным. Я давно размышлял над тем, что рано или поздно ты влюбишься. Я не знал, ни как это случится, ни когда, однако я знал, какого человека ты предпочтешь. Такого, как он.
– Что вы хотите этим сказать, отец?
– Дочка, ты влюблена в мастера?
Откровенность отца застала ее врасплох. Подобные темы она обсуждала лишь с матушкой. С ним же говорить о вещах такого рода было неудобно и неуместно. Отец в ее глазах являл собой знание, науку, разум – всю ту серьезность, что так далека от романтики. Тем не менее она приняла решение быть с ним честной. Прямой вопрос заслуживал ясного и четкого ответа.
– Да, отец.
Громкий вздох доктора Хустино наполнил тишину спальни. Поднявшись, он подошел к Мар и взял ее за руки.
– Мар… Я не очень разбираюсь в подобных делах и не знаю, что тебе посоветовать. Если бы твоя матушка была здесь…
– Как вы думаете, отец, что бы она мне сказала?
– Я не знаю, что бы она сказала тебе. Но знаю, что сказала бы мне. Хотя я не до конца уверен, стоит ли говорить тебе об этом.
– Мне есть что терять?
– Думаю, нет. – Доктор Хустино растер ей ладонями плечи, как будто разогревая ее. Затем подошел к окну и раздвинул плотные шторы. Рассвело уже давно, но за стеклом было пасмурно-свинцово. – Мне бы она сказала, что редкий мужчина очаровывается умом женщины, однако они все же существуют. Например, Виктор Гримани. Она сказала бы, что он уготован тебе судьбой и что пути ваши разошлись по воле случая. Сказала бы, что только такой человек, как он, способен ценить тебя по-настоящему, как ты того заслуживаешь. – Доктор Хустино обернулся к ней. – Я тоже так считаю. Еще она бы добавила: «Если уж наша дочь решила отдать ему свое сердце, то решению своему она будет верна
