Читаем без скачивания Фаюм - Евгений Николаевич Кремчуков
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Все здесь старое, даже воздух, думает Илья, даже сантехника в уборной. Зубная щетка отчима похожа на цветную прическу куколки-тролля. Шкафчик над раковиной, зеркало в дверце. Лампочка слабая и так высоко, что кажется, будто лицо в отражении, раздвигая полумрак интерьера, тускло светится само, как на картинах Рембрандта ван Рейна. Илья осторожно приоткрывает кран, чтобы умыться, поднимает на мгновение взгляд и видит, что в эту минуту его соузник из второй головы доброжелательно и спокойно смотрит прямо ему в глаза.
Часть вторая. Седьмая линия
Самым страшным и царственным городом в мире остается, по-видимому, Петербург.
АЛЕКСАНДР БЛОК.ИЗ ПИСЬМА ОТ 7 ИЮНЯ1909 ГОДА1Характером Марк Корнеевич был крут – шуруповерт, винторез, гвоздодер. Вся его жизнь – совпавшая в целом с послужной судьбой от лейтенанта в подплаве до каперанга в отставке – казалась несгибаемой, прямой и устремленной, как флагшток. «Дисциплина, ответственность, соль» – такой воображаемый девиз был вышит на развевающемся вверху штандарте. Всех этих трех прелестей пасынку довелось в детстве и отрочестве вкусить с горочкой – особенно когда они остались в мире с отчимом один на один. Но душа старого моряка, понимал повзрослевший Илья, на самом-то деле была подобна матрешке: наружная бесстрастная кукла с безупречной выправкой из нержавеющей стали предназначалась когда-то прежде для флотских сослуживцев Марка; впрочем, она так ладно и плотно на нем сидела, что и до сих пор старик иногда являлся в ней обществу; следующая кукла, поменьше и уже отчасти с некоторыми человеческими чертами, – эта была для гражданских его знакомых, приятелей и соседей; третья, еще глубже внутри, – для дома и семьи. А к четвертой – о ее существовании в душе отчима Илья догадывался, правда лишь теоретически, – изредка, наверное, имела доступ одна лишь мама, когда она была жива. Пока она была жива.
Однако теперь, казалось Илье, Маруся с первого же раза каким-то чудесным образом подобрала ключик к тому самому потаенному и недоступному другим нутру Марка. Возможно, взгляд старика находил в ней давнюю утрату. Они так непринужденно, так по-дружески болтали вдвоем, собирая на стол, что Илья только диву давался издалека. Сам он тем временем стоял перед книжными шкафами, выискивая глазами на полках тонкий корешок цвета Гейнсборо.
– Большая библиотека. Много жизни.
– Да, хорошая. Ей век уже скоро, еще дед мой начинал собирать. Здесь, кстати, много французских книг и прошлого века, и позапрошлого – все они от него остались. Примерно пополам на пополам с нашими русскими при нем было. Тут и настоящие сокровища, кстати, встречаются. Смотри, видишь экслибрис?
– Ого.
– Вот именно, «ого». А потом уже стало прибавляться мамино добро, она книги по искусству любила, ну и художку. Что-то покупал Марк. И моих, конечно, тоже теперь немало. Люди исчезают, а книги за ними копятся.
– А почему к себе не перевез?
– Да потому что я – как Петр наш Алексеевич. Очень не люблю дробления семейных сокровищниц и дворянских гнезд. Если все целиком к себе забирать – там просто места столько нет, ну и по отношению к Марку совестно как-то. А делить нам с ним наследство – это вообще последнее дело. Я, если нужно что, просто заезжаю, забираю на время, а потом обратно на родную полку приношу. Да и новые, если какие покупаю в бумаге, стараюсь тоже, как прочитаю, сюда закидывать.
– И сейчас ищешь что-то?
– Да у мамы, помню, книжка тут одна где-то была, небольшая такая. Отдельное издание «Бедной Лизы», советское, с гравюрами. Захотелось вот полистать. И я ума не приложу, куда бы она могла деться. Ведь совершенно же точно – была.
Уже прощаясь в прихожей, после семейного обеда с выставленными отчимом макаронами по-флотски, после долгого чаепития с ореховыми пирожными, после всех необычайных любезностей Марка и Маруси, над которыми Илья, искренне обрадованный и тронутый их взаимной симпатией, даже позволил себе разок-другой с нежностью подтрунить, после двух бутылок предусмотрительно охлажденного «Кюве Леони», после развернутых историй из прошлого, неожиданно согласных оценок настоящему и закинутых в грядущее замыслов и надежд, после «жаль, конечно, что мать внуков не дождется уже», после «я не хочу, конечно, вмешиваться в установленный порядок вещей и, боже упаси, как-то навязываться, но мне кажется, Марк, что несколько легких прикосновений женских рук не помешали бы этому прекрасному дому, ведь даже интерьер рано или поздно начинает по ним скучать, так что если хотите, я могла бы помочь», после «вы позвольте старику обнять вас на прощание, ну, я надеюсь, это прощание совсем ненадолго», – так вот уже на пороге Илья все-таки спросил, помявшись:
– Марк, слушай, я там книжку одну искал у нас в библиотеке, ты никуда не убирал, не переставлял там ничего?
– Убирать не убирал, – сказал отчим, – а десятка два книг я снес в лавку к букинистам в том месяце. В рюкзак собрал да снес. Самые ненужные, только из тех, что вторым рядом стояли. Я ведь что подумал, сын, а вдруг они еще понадобятся кому, у меня-то пылятся без толку да впотьмах. Бесплатно отдал, хозяйке тоже говорю, задорого не продавайте. На Таллинской, за школой, во дворе – помнишь, наверное, магазинчик в подвале? Он тысячу лет там, ты, кажется, еще в школе туда хаживал. Раньше там Юлик был продавец, моих лет. Юлик этот, помнится, и сам книжки писал по истории города. Но он умер лет пять назад, так что теперь жена его хозяйкой, и внучка иногда помогает. Хорошая девочка, она мне всегда что-нибудь сносное из исторического посоветует. Эх, голова два уха, в голове разруха! Надо бы мне тогда с тобой посоветоваться. Да ты ведь тоже – долго не навещал. И теперь тебе как раз из тех книг понадобилось что?
2Дверь в книжную пещеру – Илья совсем позабыл об этом – была чертовски тяжелой. Он даже решил поначалу, будто магазинчик закрыт. Будто дверь – то ли ввиду раннего часа, то ли уже на обеденный перерыв – заперта на ключ. И лишь поднатужившись, приложив усилие, он с трудом смог-таки войти. Вниз вела крутая лестница с узкими ступеньками, за ними коридор коротко поворачивал налево. В полуподвале светили избыточно яркие лампы. Вся сокровищница состояла из двух небольших комнат с высокими стеллажами забытых книг; комнаты различались лишь тем, что во второй из них не было никого, кроме книжного населения, а в первой в углу сидела за простой школьной партой рыжеволосая девушка в серой толстовке. Перед юной хозяйкой пещеры лежал раскрытый том, по виду из собрания чьих-то классических сочинений, поблизости валялся терминал для оплаты банковскими картами. Вот и все, что изменилось здесь за годы отсутствия Ильи: электронный терминал сменил кассовый аппарат, один человек – другого.
– Добрый день!
– Здравствуйте! – Девушка кратко подняла на него взгляд. – Я Юлия, если нужна помощь, спрашивайте.
Спеша перехватить ее внимание, уже готовое нырнуть обратно в страницу, Илья быстро продолжил:
– Марк Корнеевич, мой отчим… Он недавно книги к вам приносил на продажу. Ну или как это сказать – в дар? Может, вы помните. Скажите, а «Бедная Лиза» из них, из тех книг, еще здесь? Отдельное советское издание с гравюрами.
– Нет. – Юлия пожала плечами и без вины виновато улыбнулась. – Я помню. Ее вчера купили. Сожалею. Но там во втором зале должен быть другой Карамзин… м-мм, двухтомник, если я ничего не путаю. Посмотрите?
Илья отрицательно покачал головой.
– У нас много всего, оставайтесь, может, что-то еще найдете для себя, – сказала молодая хозяйка и приглашающе обвела рукой многочисленные стеллажи и столики с выкладками. – Хотите, покажу, где остальные книги, которые ваш отчим принес? Там, дальше, я их все вместе поставила.
Его пальцы незряче скользили по широким и тонким клавишам корешков, будто в их чередовании заключалась едва уловимая, но знакомая мелодия. Мелодию эту слышал сейчас один Илья, и она уводила
