Читаем без скачивания История Консульства и Империи. Книга II. Империя. Том 4. Часть 2 - Луи Адольф Тьер

Вы вернетесь в ваши департаменты. Скажите гражданам, что положение серьезно; что мы выйдем из борьбы с нашими врагами победителями с помощью единства, энергии и упорства; что грядущие поколения сурово вглядятся в наше поведение; что когда нация теряет независимость, она теряет всё. Скажите им, что иностранные короли, которых я возводил на троны, которым я сохранял короны, во времена моего расцвета домогавшиеся альянса со мной и покровительства французского народа, ныне направили на меня все свои удары. Если бы я не знал, что они ополчились на мою родину, то отдал бы на их милость свою жизнь, против которой они выказывают такое ожесточение. Скажите гражданам, что пока французы продолжают любить меня, ярость наших врагов будет бессильна.

Французы! Моя воля есть воля народа; мои права – это его права; моя честь, моя слава и счастье – честь, слава и счастье Франции!»

Речь вызвала горячие возгласы одобрения. Архиепископ Буржский, выполнявший при императоре обязанности духовника, поднес Наполеону Евангелие, и император, положив на книгу руку, принес присягу. Камбасерес отвечал ему, принеся клятву в верности. «Клянемся!» – воскликнули тысячи голосов, и грянули шумные рукоплескания и возгласы «Да здравствует Император!».

После этой части церемонии Наполеон встал, снял императорскую мантию и, пройдя за полукружие ограды, взошел на помост для раздачи знамен. Зрелище было великолепным, ибо величие морального чувства равнялось величию места. Рядом с императором встали министр внутренних дел со знаменем Парижской гвардии, военный министр со знаменем 1-го полка армии и морской министр со знаменем 1-го корпуса флота. На ступенях, ведущих из ограды на Марсово поле, построились с одной стороны офицеры со знаменами гвардейцев и армии, с другой – депутации, призванные получить эти знамена. Напротив них в несколько рядов стояли пятьдесят тысяч солдат и сто пушечных орудий, а на самом Марсовом поле собралось почти всё население Парижа.

Подойдя к первой ступени, Наполеон взял в руки одно из знамен и заговорил: «Солдаты Парижской гвардии и Императорской гвардии, вверяю вам орла с национальным знаменем; поклянитесь умереть, если придется, защищая от врагов родину и трон!» «Клянемся!» – отвечали тысячи голосов. «Солдаты Национальной гвардии, – продолжил Наполеон, – поклянитесь, что не потерпите, чтобы враг вновь осквернил столицу великой нации!» «Клянемся!» – чистосердечно отвечали гвардейцы. «Солдаты Императорской гвардии, поклянитесь превзойти в предстоящей кампании самих себя и скорее умереть, нежели допустить, чтобы враги помыкали нашей родиной!» – «Да, да!» – с воодушевлением отвечали солдаты гвардии, которые вскоре должны были на полях Ватерлоо сдержать свое слово – не победить, но, увы, умереть!

После этих кратких обращений депутации армии, следуя плотными рядами, стали подходить за знаменами. Наполеон, оживленный этой сценой и помнивший схватки, в которых прославились различные полки, обращался к каждому с уместными словами. Сцена глубоко взволновала зрителей. Поскольку день подходил к концу и депутации избирательных коллегий не успевали раздать знамена национальным гвардейцам, оставшуюся часть церемонии перенесли на последующие дни. Затем войска ускоренным шагом продефилировали под звуки фанфар и крики «Да здравствует Император!», с энтузиазмом повторявшиеся и армией, и поддавшейся всеобщему воодушевлению Национальной гвардией.

Желая завершить раздачу знамен и вновь увидеть выборщиков, Наполеон задумал собрать их в большой галерее Лувра, где они могли разместиться вместе с депутациями армии, построившись в два ряда. Он назначил проведение этой второй церемонии на следующее воскресенье, 4 июня, а открытие палат – на 5-е или 6-е, в зависимости от того, сколько времени понадобится на устроение. Наполеон предполагал отбыть в армию в следующий понедельник, 12 июня, и стремился, прежде чем отправляться на поля Фландрии, усадить всех за работу.

Мнения его окружения разделились. Одни считали, что не следует начинать военных действий самим, а поджидать неприятеля между границей и столицей, предоставив ему первым совершить акт агрессии. Другие приближенные, более чуткие к военным, а не к политическим соображениям, и знавшие, что англичане находятся на границе одни, хотели внезапно наброситься на них и раздавить. Наполеон слушал эти разговоры, отвечал редко, дабы не раскрывать своих замыслов, не спускал глаз с неприятельских армий и высчитывал, из какого пункта сможет наверняка вклиниться между ними и поразить прежде, чем они успеют объединиться. Он полагал, что это случится 15 июня, и надеялся к тому времени располагать силами, необходимыми для эффективных действий. Наметив отъезд на 12-е, Наполеон хотел перед отъездом уладить все дела с палатами.

Он назначил их созыв на субботу 3 июня, чтобы палата представителей могла использовать 3, 4 и 5 июня на проверку полномочий членов и избрание председателя, вице-председателей и секретарей до заседания в присутствии императора, ибо в ту эпоху государь являлся лично открыть первую сессию. Наполеон имел к тому же особую причину для подобных действий. Как мы говорили, он надеялся сделать Люсьена председателем палаты представителей и с этой целью добился его избрания представителем от департамента Изер. Он хотел дождаться результата баллотирования в палате представителей, прежде чем оглашать список пэров, в который не мог не вписать Люсьена, если тому не достанется председательство в выборной палате.

Однако план Наполеона был трудноисполним. Большинство членов палаты представителей составляли бывшие магистраты, приобретатели государственного имущества, военные и честные революционеры, исполненные превосходных намерений и желания поддержать Наполеона и подчинить его конституционному режиму. Дополнительный акт им, несомненно, не нравился, потому что слишком явно привязывал Вторую империю к Первой. Между тем, поскольку сам император позволил им переработать конституцию, чтобы приспособить ее к Дополнительному акту, как следовало из его речи на церемонии Майского поля, они чувствовали себя удовлетворенными и не имели серьезных мотивов для оппозиции. Однако, поскольку их избрали под влиянием всеобщего чувства недоверия к былому императорскому деспотизму, представители были чрезвычайно озабочены тем, чтобы не показаться зависимыми. Любая власть вообще – и люди, и ассамблеи – имеет свои слабости. Палата представителей тоже имела свою слабость: она опасалась показаться раболепной. И потому была готова повести с Наполеоном речи трибунов, не обладая их чувствами, тогда как должна была, наоборот, быть готова воспротивиться ему в случае возврата к старым привычкам, но сплотиться вокруг него, чтобы сообща спасти Францию и принципы Революции.

Пребывая в подобном состоянии подозрительности, палата представителей была не склонна назначать Люсьена; она сочла бы себя скомпрометированной с самого начала, если бы столь быстро окрасилась в цвета императорской мантии. С этой слабостью палата соединяла неопытность недавно прибывших в Париж провинциалов, не знавших ни столицы, ни людей, ни стиля работы ассамблей. Отвергнув Люсьена потому, что он был братом императора, представители теперь не знали, кого выбрать. Некоторые из них, склонные к республиканской свободе, охотно выбрали бы