Читаем без скачивания История Консульства и Империи. Книга II. Империя. Том 4. Часть 2 - Луи Адольф Тьер
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Пока во дворце Законодательного корпуса занимались баллотированием, в Лувре совершалась вторая церемония раздачи знамен. Приняв на троне несколько депутаций, вручивших ему адреса, Наполеон переместился в галерею Лувра, где выставлены шедевры живописи, веками собиравшиеся нашими королями для услаждения, просвещения и чести Франции. С одной стороны выстроились депутации избирательных коллегий со знаменами, предназначенными национальным гвардейцам, с другой – депутации армии. Наполненная славными знаменами и вмещавшая десять тысяч человек галерея, самая длинная в Европе, представляла собой глубокую перспективу, производящую необычайно величественное впечатление. Новая церемония проводилась в основном ради членов избирательных коллегий. Наполеон, которого они имели удовольствие видеть и слышать вблизи впервые, поговорил со всеми и оставил всех весьма удовлетворенными. Восточный деспот в их воображении уступил место великому человеку, простому и доступному, готовому выслушать и услышать голоса подданных.
Дойдя до просторной квадратной гостиной, завершающей галерею, Наполеон повернул обратно и обратил свои взоры к армейским депутациям. Он вновь наэлектризовал их своим присутствием и словами, сказав, что скоро они увидятся там, где столько раз виделись прежде и где научились уважать себя, то есть на полях сражений, куда теперь их призывает не любовь к завоеваниям, а священная независимость родины.
Начавшись в полдень, церемония закончилась только к семи часам. За ней последовал великолепный праздник в саду Тюильри. В конце дня Наполеону пришлось уделить внимание результатам выборов в палате. Его первым чувством было крайнее недовольство. Наполеона меньше задело бы расхождение во мнениях по важнейшим вопросам, чем такая поспешность в желании отмежеваться от него, отвергнув его брата ради человека почтенного, но из числа оппозиционеров Сената во времена первой Империи. Наполеон полагал, что перед лицом Европы, демонстративно направлявшей на него всё новые удары, было бы великодушнее и умнее тесно сплотиться вокруг него. Но последствия ошибок, как мы вынуждены снова и снова повторять для всеобщего просвещения, состоят в том, чтобы терпеть за них наказание, когда оно наиболее мучительно. После пятнадцати лет требований безграничного раболепства, теперь Наполеон не мог добиться и простой почтительности, которая в эту минуту имела бы двойное достоинство мужества и ловкой демонстрации сил перед внешним врагом. Постоянно совершая над собой насилие в течение последних двух с половиной месяцев, он наконец не выдержал и выказал крайнее раздражение. «Меня оскорбили, избрав врага, – сказал он. – За все мои уступки меня лишь оскорбили и ослабили… Что ж, раз так, я распущу эту ассамблею и воззову к Франции. Она знает только меня, только мне доверяет свою оборону, и ей нет дела до этих незнакомцев, которые все вместе ничего не смогут для нее сделать».
Однако после первой гневной вспышки Наполеон успокоился. Карно, Камбасерес, Лавалетт, Реньо де Сен-Жан д’Анжели постарались образумить его, и это не составило большого труда, ибо, когда улегся гнев, великий ум Наполеона сказал ему всё, что сказали бы самые благоразумные люди. Он почувствовал, что разрыв в такую минуту станет безумием, что нужно пойти на уступку новорожденному собранию, которому хочется казаться непокорным, оставаясь при этом глубоко преданным. К тому же Ланжюине был честным человеком, другом Революции и врагом ее перегибов, хотевшим триумфа общего дела, и его легко было смягчить подобающим обращением.
За Ланжюине послали, сказав ему, что он должен объясниться с императором после столь долгой оппозиции и успокоить его насчет того, какое употребление он может придать огромной власти председателя. Ланжюине тем же вечером пришел в Елисейский дворец и был незамедлительно принят. Наполеон встретил его с бесконечной любезностью, но и с крайней откровенностью. «Прошлое ничего не значит, – сказал он. – Я не имею слабости о нем думать и учитываю только характеры людей и их нынешние расположения. Вы мне друг или враг?» Тронутый откровенностью Ланжюине отвечал, что он вовсе не враг императору, что он видит в нем дело Революции и честно поддержит его, если Наполеон искренне поддержит конституционную монархию. «Договорились, – отвечал Наполеон, – большего я у вас и не прошу». Встреча завершилась самым дружеским образом, и Наполеон решил подтвердить выбор палаты.
В то время как палате представителей подтвердили окончательное назначение ее председателя, в палату пэров доставили список ее членов. Наполеон потребовал от своих братьев и главных министров составить списки согласно взглядам каждого. Сравнив эти списки, он составил единый список из 130 пэров, который мог и должен был дополниться позднее, после того как победа приведет к новым присоединениям из старой знати. Лафайет, горячо побуждаемый Жозефом принять пэрство, предпочел заседать в палате представителей, где мог получить большее соответствие своим мнениям и непосредственное влияние на события. Наполеон выбрал Жозефа, Люсьена, Луи и Жерома (которые, впрочем, были пэрами по праву), кардинала Феша, принца Евгения (удержанного в Вене коалицией), маршалов Даву, Сюше, Нея, Брюна, Монсея, Сульта, Лефевра, Груши, Журдана, Мортье;
министров Карно, Декре, Маре, Коленкура, Мольена, Фуше, Камбасереса; архиепископов Турского (Барраля), Буржского (Бомона), Тулузского (Прима); генералов Бертрана, Друо, Бельяра, Клозеля, Савари, Дюэма, д’Эрлона, Экзельмана, Фриана, Флао, Жерара, Мутона, Лабедуайера, Делаборда, Лекурба, Лаллемана, Лефевра-Денуэтта, Молитора, Пажоля, Рампона, Рейля, Вандама и других. Он выбрал нескольких чиновников, голосовавших за казнь Людовика XVI: Сийеса, Карно, Тибодо, но не как цареубийц, а как выдающихся деятелей. Он отметил также нескольких представителей старой знати: Бово, Бофремона, Буасси, Ларошфуко, Праслена, Сегюра и некоторых других, и если не набрал их больше, то только потому, что немногими и располагал. Наполеоном руководила не склонность к звучным старым именам, которую ему приписывали, но очевидная польза от помещения их в верхнюю палату, призванную быть одновременно консервативной и независимой.
Все эти операции заполнили 5 и 6 июня, и заседание в присутствии императора пришлось перенести на среду 7 июня. На заседании император собирался произнести речь, а пэры и представители должны были принести ему присягу. Наполеон, по своему обыкновению, сам написал свою речь в ясном, открытом и твердом стиле, столь подходившем его решительному уму. Конституционную монархию он хотел дать французам не из желания связать себе руки, но из убеждения, что она необходима и что его собственные ошибки сделали ее неизбежной. Он решил объясниться на этот счет в выражениях кратких, но решительных. Зная, что представители сожалеют о том, что конституция
