Читаем без скачивания Тёмная Лида. Повести и рассказы - Владимир Лидский

не предводители, а наши опальные герои, имели возможность приятного общения, в общем, повсеместно, а сопровождавший их сенатских рот курьер князь Матвей Мамаев не мог и рта раскрыть, ибо как один все попадавшиеся на пути доброхоты и в особенности доброхотки твердили ему о необходимости гуманного обращения с такими приятными во всех отношениях, изумительно образованными и галантными людьми; дорога выпала этим кавалерам дальняя, а недостатка ссыльных на Руси не было от века, потому к ним добавили вскорости ещё и новых, – артиллерийского полковника Батурина, капитана Степанова и гвардии поручика Панова; дойдя до Охотска, партия погрузилась на корабль – тот самый «Святой Пётр», который стал разменной монетой в грядущих катаклизмах; в пути Бенёвский решил захватить его и создал заговор, однако время бунта ещё не подошло: начавшийся в дороге шторм снёс галиоту грот-мачту и едва не погубил людей… кое-как дотелепались наши ссыльные до места, где в Большерецком остроге принял их беспечный капитан Нилов и определил на постой к местным обывателям, направив главную персону вкупе с другом Винбланом к раскаявшемуся Константину, Кастусю, с которым новые знакомцы через время так коротко сошлись, что стали уж и не разлей вода, – вечера коротали за бутылкой в составе классического треугольника, и за редкими дамами волочились как-то скопом, только эта идиллия недолго продолжалась: Кастусь, послушав пьяные речи Мауриция, через месячишко вдруг вскипел и вспомнил, что в его жилах течёт кровь сотника Бориски, отважно сражавшегося с немирными аборигенами и скончавшегося недавно от старых ран в почтенной старости, – так злого поминания хватило ему на безумный план, изложенный Бенёвскому и Винблану глухой буранной ночью, – захватив восстановленный к тому времени «Святой Пётр», бежать с Камчатки! но Бенёвский охладил пыл Кастуся, и то был, как сейчас сказали бы, системный ход: половинчатость в таком деле подобна смерти, – власть нужно взять в полной мере, без остатка, а для этого подвига поднять восстание… да! ещё более воспламенился Кастусь, – ведь мы хотя и живём без охранения, а всё же – подневольны! ходим свободно, ловим рыбу, бьём по тундре зверя, а с Камчатки ж – ни ногой! полуостров – тюрьма… здесь доктор один на всю округу, да и тот в Петропавловской Гавани! знаешь ли, мой сударь, – продолжал он, – что в запрошлом годе такая здесь оспа лютовала, – половину людишек унесло… а потом – неулов, ведь здесь хлеба-то и нет, рыбой же питаемся… голод, брат… кожаные сумки жрали, падаль да собак езжалых… и мы ладно ещё, а вот камчадалы своих покойников в котлы употребили, – так злословили они, распаляя воображение друг друга до тех пор, пока недовольство не вырвалось наружу, а уж, вырвавшись, загуляло по острогу, задевая ссыльных, служилых да работных, просочилось в гарнизон, и солдатики стали по углам бурчать, – хлеба нет, дескать, а службишка тяжела, – всё было в остроге невпопад, не к месту, не к делу, однако комендант и в ус не дул: будучи пристрастен к злому зелью, он всякий вечер напивался допьяна и, когда ябедники доносили ему о назреваньи смуты, не мешался в дело, а махал рукой; к тому ж Кастусь, Мауриций и Панов были вхожи в его дом, где репетировали капитановых детей, – это обстоятельство само собой отвергало все наветы, потому Нилов и не верил, – могут разве господа офицеры, с которыми недавно пили brüderschaft, измышлять против него замешательство и козни? а и могут! – вот 27 апреля 1771 года и случился бунт, жестокостью своею превзошедший все иные бунты, ибо в Камчатке такого не бывало, чтобы весь острог, толпою не менее сотни человек, восстал бы вдруг да разом; ворвавшись в канцелярию, Бенёвский и Панов с Кастусем принялись искать ареста капитана, да и он был не лыком шит – вынул саблю и уж вывернул её, но Бенёвский, кинувшись вперёд, смял коменданта, верного присяге, и вырвал саблю у него из рук, – тут все сцепились в общей свалке, из дверей ринулись солдаты, а капитан, не дожидая помощи, повалил Мауриция и стал его душить, – Бенёвский хрипел, но вертелся, как язь, и всё ускользал, ускользал, ускользал, однако строптивый капитан не хотел же уступить, даром что был субтильного сложенья, – душил и душил, а Бенёвский уж побагровел, и глаза его временами заходили за орбиты, тут спас его Кастусь, – приступил к Нилову и в упор выстрелил ему в голову из мушкетона… забрав таким образом насильно власть, бунтовщики ограбили острожную казну, забрав ясашные деньги, драгоценные меха, много провианта, и захватили галиот, на котором недавно ещё прибыли в Камчатку; служилые принялись править такелаж, грузить провизию и вооружение; предводители меж тем уселись в канцелярии писать грамотку до Императрицы и уж не поскупились от щедрот своих: знамо, начальники в России единое право соблюдают – творить нижнего рода людишкам несчастье да бесчестье, а ежли подмогнуть – нету у них такого права, законы же – не порядочные вовсе, а токмо самовластие, и народец русский издавна терпит всякое тиранство от начальников, коих промысел – отбиранье хлеба, сам же начальник тако таровит, что от него и полушки не дождёшь: ездит в европах, злато промышляет, нам же, людишкам, никакого промышленья нету, а кто оное имеет, те суть фавориты богачей… вот-де и причины рабства: ежели знатный человек имеет всякий случай угнетать нищих, сирых да убогих и ежели он, паче чаянья, даже слаб в законах, так судья ему за деньги вспомогает; бедному же всё одно – сума или тюрьма, а иной каждый печётся штоб подлым образом чин от начальства получить и милости его, а получа оные, теснить народец, разбойничать по нём и казну государеву лущить, – много ещё отписали таким манером хулы и поношений и пошли вскорости на галиот, стоявший у берега в оковах льда; по команде Бенёвского смутьяны, взявши кувалды и ломы, принялись крушить припай с бортов и вскоре преуспели; народу было человек за сотню, и пестрота в нём имелась необыкновенная, – каждой твари, как говорили в старину, по паре – солдаты, казаки, ссыльные матросы, промышленные и работные люди, – великоустюжский купец Фёдор Костромин, соликамский посадский Иван Кудрин, секретарь убитого Нилова – Судейкин, бывший камер-лакей Анны Иоанновны – Александр Турчанинов, подпоручик Ширванского полка Иосафат Батурин, однодворец Попов, штурман Чурин, штурманские ученики, подросток Ваня Устюжанин, – и можно видеть, что тут сошлись разные сословия, а уж про нации лучше сказать – смешение язы́ков, ибо бунтовали вместе немцы, шведы, русские, коряки, чукчи, камчадалы и даже алеуты, и это предприятие было заведомым безумием, потому что «Святой Пётр» предназначался лишь для каботажа, считаясь вообще судном непригодным для серьёзных путешествий, да и разместить на нём можно было человек сорок-пятьдесят, не более того, но они не сомневались в своём бунте и отправились, не имея даже карт, а только зарисовки маршрутов адмирала Ансона, и так шли почти наощупь, а по пути следовал раскол, потому что не было согласия среди этого разно откалиброванного люда, и Бенёвский, усмиряя попутников, то шелепами их учил, а то и ссаживал на островах, оставляя в пропитание туесок ржаной муки; через два месяца подошли к японским землям, хорошо зная, что японцы не есть человеколюбцы, а вдобавок к тому – крестоненавистники, и просили воды, хлеба или иного пропитания, не надеясь на успех, но, к удивлению своему, всё же получили, и во всё время пребывания в Японии такой имели приём, что можно только изумляться: в честь блестящего командора давали пышные балы, фейерверки, устраивали празднества, он был принят императором и имел с ним долгие беседы о бусидо́ и сущности сэппуку, а с буддийскими монахами – философские споры о принципах хонгаку, или, говоря современным языком, изначальной просветлённости… правда, впоследствии эти цветистые побасенки, изложенные Бенёвским в мемуарах, оказались разоблачены, так точно, как это произошло в своё время с Мариковым, дядей Богданом и другими, – я только изумляюсь нынче, перелистывая по старой памяти советские учебники, тому, как можно извратить факты, ничего, в общем-то, специально для этого не делая, а лишь слегка сместив акценты… слава всё-таки Бархударову с Крючковым, с ними никак уж не поспоришь, а тем, кто писал историю СССР, вот им как раз-то и позор… в случае же с Бенёвским всё, конечно, проще, ведь он был редкий аферист, простиравший свои, только ему ведомые помыслы в такую глубь, которая и по сию пору