Читаем без скачивания Тёмная Лида. Повести и рассказы - Владимир Лидский

в Лиде и не весёлым студентом в Санкт-Петербурге, а расчётливым убийцей, равнодушно взирающим на мучения жертв? – здесь почему-то припомнились ему загубленные им люди, и демонстрации, которые иной раз итожились кровью, и безумные эксы, в ходе которых летели по сторонам оторванные конечности случайных прохожих, и убитые боевыми группами под его командою сановники министерств… не один уже год снились ему по ночам трупы – в квартирах, на улицах или в присутствиях, и он каждый раз вскакивал, воя от страха и в панике выпутываясь из тенёт одеяла, – это счастье досталось ему благодаря Симо́ну, который когда-то предрёк другу славную судьбу и посулил памятник от благодарных потомков, для чего нужно было лишь сражаться за народное счастье, путь к которому преграждали сатрапы царя, однако Авессалом сказал учителю: никого я не буду убивать, и сначала Симон согласился, миролюбиво взглянув ученику в глаза и ласково улыбнувшись, ибо знал – не мытьём, так катаньем, – ты будешь работать на ротаторе, пообещал он, отныне дело твоё – листовки, воззвания и прокламации, – в самом деле, сколько-то времени Авессалом побыл в типографии, но потом Симон, провожая его после работы, сказал простые слова, которые всё предопределили, и эти слова, подкреплённые вспомнившейся потом крысиной историей, дали на выходе вечный внутренний страх, потому что внешнего страха у него не было вообще, и он в совершенном безумии, находясь, впрочем, внутри безумия коллективного, делал такие вещи, какие нормальный человек делать не может, – вот всё это и началось с той самой единственной фразы, ласково сказанной на ходу Симоном; когда Авессалом на посулы друга твёрдо сказал: никого я не буду убивать, Симон мягко ответил: ты станешь посланцем судьбы, понимаешь? – ты! – станешь! – посланцем! – судьбы! – ты будешь роком, и от тебя будет зависеть жизнь вставшего на твоём пути человека… ведь я передаю тебе функцию Бога! – ты станешь решать, жить человеку или не жить… вот и всё… простая работа – бросаешь бомбу, взводишь курок, бьёшь ножом… и вот это вот про посланца судьбы оказалось таким убедительным обещанием, таким лестным посулом, что Авессалом и подумывал иной раз – не попробовать ли ему новых чувств, тем более что впереди маячила слава народного заступника, борца за светлое будущее человечества, но однако ж сомнения были, особенно когда являлись к нему на память остережения Азизбекова, с которым он подружился ещё в институте, – тот был в противовес Симону совершенно другим человеком, и главной ценностью была для него чужая жизнь; Мешади́ Азизбеков явился в Петербургском технологическом в одно время с Авессаломом, и с тех пор они были не разлей вода, – наперво Мешади дал другу начатки марксизма, а потом и приобщил к протестной деятельности, – они вместе посещали подпольный кружок питерских рабочих, вместе ходили на демонстрации и вместе потом сидели в Крестах, где целые дни проводили в спорах о будущем империи и о том, как же следует бороться с царизмом… ведь они напускают на нас городовых с шашками, горячился Авессалом, а мы даже булыжники в руки не берём! – но булыжником можно и убить, отвечал Мешади, ты разве способен убить человека? – значит, самому погибнуть! не уступал Авессалом, – ты лучше о душе подумай, парировал Мешади, – знаешь ли, как сгорает она в огне злобы, и человек становится недочеловеком? – в этих спорах рассказал как-то Мешади другу об учёных экспериментах с крысами, пытаясь тем самым проиллюстрировать свои слова: физиологи утверждают, говорил он, что крысы – интеллектуальные животные, которым присущ даже и альтруизм: они кормят погибающих с голоду, спасают раненых и порой даже жертвуют собственною жизнью ради жизни сородичей, – так учёные провели опыт: взяли крысу, морили её и довели отсутствием пищи до полного безумия, после чего подкинули в клетку к ней мёртвого сородича… и что же? натурально задумавшись, крыса долго бродила у трупа, но спустя время, преодолев очевидные табу, сожрала мёртвого товарища, и это было только началом эксперимента; дальше, продолжив голодную пытку, в клетку подопытного зверя впустили пораненную крысу, и испытуемая особь впала в раздумья уже надолго – видимо, в попытке всё-таки устоять у роковой черты, – голод, однако же, и здесь победил, – раненый товарищ был убит и употреблён; третий этап эксперимента оказался ещё жесточе: в клетку впустили крысиного детёныша, и испытуемая особь впала в ступор, – что, думаешь, случилось дальше? – спрашивал Мешади друга, – боюсь угадать, – отвечал Авессалом, – верно! – после мучительных и долгих раздумий подопытная крыса сожрала детку! только самое ужасное было потом, когда крысу, потерявшую нравственные ориентиры, возвращали в привычную среду: она взламывала отшлифованное веками эволюции альтруистическое сообщество, проявляла агрессию к сородичам, никогда никому не помогала и сама отвергала любую помощь; для неё не было больше моральных запретов, и она не подчинялась природным законам и законам стаи; берегись черты, говорил Мешади, за которой ты станешь презирать божеский закон и с совершенною искренностью думать, будто бы тебе всё можно, – а кто тебе разрешил? ты, карлик, пигмей, человечек – сам же себе и разрешил, полагая, что ты не человечек, а как раз – Господь Бог; ежели булыжник – оружие пролетариата, ты всё-таки подумай, стоит ли его брать в руки… так они тогда ни к чему и не пришли, каждый остался при своём, а потом, когда Авессалом приехал с другом в Баку да попал к бомбистам, Мешади уже не мог на него более влиять, потому что одно дело – организовывать ветровские демонстрации, а другое – участвовать в работе динамитных мастерских, покушениях и эксах; натура Авессалома была романическая, увлекающаяся, и он восхищался, конечно, Степняком-Кравчинским, а заодно его «Андреем Кожуховым», но разделить воззрения и принципы своих кумиров всё-таки не мог, ибо не понимал очистительного значения террора и вообще – смысла насилия: ну зарезал Кравчинский шефа жандармов, и что? разве изменилось что-то? нет! на его место стал другой… и уж, к слову сказать – как кровь-то откликается! ведь шеф жандармов был внуком цареубийцы… словом, Авессалом испытывал некоторую брезгливость к радикальной борьбе, но конспиративная романтика, наивная игра в заговор, напротив, привлекали, потому он и согласился на участие в эксе, который спланировали в Душети социалисты-федералисты вместе с анархистами, – акция прошла так удачно, а главное – без крови, что Авессалом был вдохновлён и мечтал о новых подвигах, – этот первый опыт его, впрочем, ничему не научил, укрепив лишь во мнении, что подобные дела делаются легко, весело и свидетельствуют о безмерной удали и бесшабашности участников; обманчивая лёгкость экса стала возможной благодаря тщательной подготовке: руководители акции братья Кереселидзе с помощью осведомлённых офицеров получили исчерпывающую информацию о караулах, охранявших казначейство, после чего мастерски подделали предписание начштаба Кавказского военного округа о смене караула в денежном хранилище, – всё остальное было делом техники, требовалась только предельная осторожность, и так 26 марта 1906 года один из боевиков, переодевшись в форму штабного писаря Кавказского военного округа, явился в канцелярию полицейского пристава Мцхеты и вручил дежурному предписание на имя полковника Дика, который командовал размещённым в Душети 263-м Новобаязетским пехотным полком, – полицейский пристав в свою очередь передал предписание по назначению, обеспечив таким образом боевикам легальность и надёжный тыл; дело было сработано безупречно, а маскарад организовали так тщательно, что не забыли даже фуражки с белыми околышами, которые носили только солдаты Новобаязетского полка; ровно в полночь злоумышленники вошли в помещение казначейства, обезоружили караул, нейтрализовали служащих, грубо повязали всех и положили мордами в пол; добыча составила 315 тысяч рублей – гигантская по тем временам сумма; Авессалом был в восторге, – с такой лёгкостью, так изящно осуществить экс! вот она, моя дорога, думал он, и ведь всё это для народа! мы пустим деньги в дело, и неправедное богатство, нажитое проклятыми эксплуататорами, станет праведным… как он ошибался, не понимая вовсе, что лишь случайность уберегла его от крови, – впрочем, и без крови любая насильственная акция не может быть праведной, но крови Авессалом боялся и не мог хотеть её, он мечтал быть благородным разбойником, – это и вообще – наша фамильная черта, которой почти никто в семье не смог противостоять, и нужно же было, чтобы поколения прошли ради осознания отвратительности и порочности такого взгляда: не может